Повторяю ещё раз под честное слово, что говорю только правду. Меня не волнует, поверят ли мне, но я говорю только правду — даже если она выглядит невероятной.
Моё признание – это подлинный документ.
I
К 1895 году, не знаю как, я оказался студентом изучающим, или лучше, не изучающим, юриспруденцию в Парижском университете. Праздно прожигающий свою молодость, испробовав разные цели своей будущей жизни, я от всех них равным образом отказался и, опьянённый Европой, решил отправиться в великую столицу. Там почти сразу я погрузился в более или менее артистическую среду, где моим постоянным спутником стал Жервазиу Вила-Нова, которого я едва знал в Лиссабоне. Любопытным человеком был этот не-состоявшийся, или, вернее, заранее обречённый на провал художник.
Его внешний облик, тонкий, даже истощённый, вызывал некоторое замешательство, а очерченное ломаными линиями тело беспокоило то истерическим, опиумным женоподобием, а то, напротив, жёлчным аскетизмом… Когда его длинные волосы открывали широкий и крепкий, устрашающий лоб, они напоминали плети, лиловые вериги воздержания; когда же они волнообразно закрывали лоб, оставалась только нежность, конфузящая нежность золотистых конвульсий и кусачих поцелуев. Он всегда одевался в чёрное, носил просторные костюмы, которые придавали ему что-то от священника – и прежде всего это относилось к прямому, узкому, туго застёгнутому воротничку. Когда его лоб закрывали волосы или шляпа, то лицо не было загадочным, совсем наоборот. И всё же, как ни странно, в его телосложении была загадка – как тело сфинкса в лунном свете. Такие создания отпечатываются в нашей памяти не своими чертами лица, но всем своим редким обликом. Он выделялся в любой толпе, на него смотрели, его обсуждали, хотя в его силуэте, на первый взгляд, не было ничего выдающегося: костюм чёрный, хотя и великоватый; волосы длинные, но в рамках приличий, и шляпа – берет плантатора – безусловно изысканный, но такой или почти такой, какие носит большинство художников.
Однако, верно и то, что его окутывал ореол. Жервазиу Вила-Нова был из тех, про кого мы, увидев на улице, скажем: смотри, кто идёт.
Всё в нём очаровывало женщин. Сколько юных девиц провожали его заворожёнными взглядами, когда художник, горделивый и стройный, наведывался в различные кафе! Хотя, в сущности, это был взгляд, которым женщины одаривают особу своего пола, прекрасную и роскошную, полную алмазных переливов…
– Знаете, мой дорогой Лусиу, – часто говорил мне скульптор, – я сам никогда не обладаю своими любовницами; это они всегда обладают мной…
Когда он нам что-то рассказывал, его пламя разгоралось ещё больше. Он был замечательным собеседником, восхитительным в своих заблуждениях, в своём невежестве, которое он решительно защищал и всегда выходил победителем; восхитительным в своих возмутительных и устойчивых мнениях, в своих вызывающих парадоксах и шутках. Высшее создание. О-о! Без сомнения, один из тех людей, которые впечатываются в сознание, будоражат память, помрачают рассудок. Весь огонь! огонь!
Тем не менее, если мы исследуем его умом, а не только завихрениями наших чувств, то вскоре поймём, что, к сожалению, вся его суть кроется в этом ореоле; что, возможно, из-за чрезмерного блеска, его гений однажды растратится на самого себя, неспособный сосредоточиться на творчестве – распылившийся, сломанный, выжженный. Так оно и вышло. Он не стал неудачником лишь потому, что обладал мужеством разбиться на куски.
К такому, как он, невозможно питать расположение, хотя, по существу, он был прекрасным молодым человеком; вот и сейчас я с грустью вспоминаю наши непринуждённые беседы, наши ночные посиделки в кафе – и в итоге убеждаюсь, что да, в действительности судьба Жервазиу Вила-Новы была самой прекрасной; а он сам – великим, гениальным творцом.
У моего друга было много знакомых в артистической среде: литераторы, художники, музыканты со всех концов света. Однажды утром он вошёл ко мне в комнату со словами:
– Знаете, мой дорогой Лусиу, вчера мне представили одну очень интересную американку. Подумайте только – очень богатая, живёт во дворце, который специально велела построить на месте двух огромных зданий, а их пришлось снести. А знаете, где это? – представьте, на Авеню дю Буа де Булонь! Роскошная женщина. Слов нет. Мне представил её тот американский художник в синих очках. Помните? Не знаю, как его зовут… Её можно встретить каждый день после обеда в Арменонвильском павильоне. Она заходит туда выпить чаю. Хочу, чтобы Вы с ней познакомились. Вы сами увидите: интереснейшая женщина!