– Ооох, – выдохнула Талли, ее бедра выгнулись ему навстречу, навстречу этой сладкой пытке. Он прикасался языком к ее плоти долгими, размашистыми движениями, и все, что она могла делать – это цепляться за его плечи, когда ее тело начало дрожать и сотрясаться.
Он собирался перенести ее на небеса, унести за грань только своим поцелуем – и затем она кончила, ощутила экстаз в потоке разгоряченного желания.
– Ларкен, о, черт возьми, Ларкен, это здорово, – выкрикнула она.
Барон накрыл ее своим телом, смеясь и заново целуя ее, лаская ее грудь, его пальцы нашли то самое место, которое терзали губы и продолжили окутывать ее волнами желания до тех пор, пока она не смогла это больше выносить.
– О, просто поцелуй меня, – прошептала Талли, и он так и сделал, баюкая ее лицо в ладонях, гладя ее волосы. Его прикосновение заявляло на нее права, боготворило ее, и девушка задумалась, ощущал ли кто-нибудь когда-нибудь себя так же замечательно.
И когда она заглянула в его глаза, то почувствовала, что темное желание, светившееся в них, заново воспламеняет ее страсть.
Талли переместилась, словно кошка, и перекатилась на Ларкена, лаская и исследуя его точно так же, как он это делал с ней, двигаясь вниз к его пенису, и без колебаний провела языком по этой части тела, от основания до кончика, прислушиваясь к хриплому стону, вырвавшемуся из его груди.
– Женщина, что ты пытаешься сделать со мной? – выдохнул барон, когда девушка провела ртом по его члену, наслаждаясь его вкусом, ощущением его в своих руках, чувством власти, которое пришло от того, что она доставляла ему удовольствие тем же способом, что и он ей – и тем, как это возбуждало ее, возвращало к тому же задыхающемуся, беспокойному состоянию, когда ей не терпелось заполнить пустоту внутри себя.
Она продолжила посасывать его, до тех пор, пока Ларкен не отстранил ее. Его глаза стали такими темными, затуманились от желания, и она точно поняла, чего он хочет, и с готовностью легла под него, положив руки на его бедра и притянув его к себе.
Он быстро вошел в нее, наполнил ее длинным, плотным ударом.
Талли вздохнула от удовольствия, ее ноги обхватили его за бедра, ее тело соединилось с его телом.
Ларкен помедлил и посмотрел на нее сверху вниз.
– Ты моя. Теперь и навсегда, надоедливая, скандальная озорница.
Все, что она смогла сделать – это улыбнуться в ответ. Он видел ее так, как она всегда мечтала, чтобы ее видели, – как скандальную женщину, полную страсти и желания.
И она принадлежит ему. Теперь и навсегда.
– Докажи это, – прошептала она в ответ.
Он так и сделал, лаская Талли и доведя ее до экстаза, и в то же время испытав свой собственный, решив их судьбу и навсегда связав их вместе в этом взрыве страсти.
Задолго после того, как село солнце, Талли и Ларкен шагали по прохладной лесной тропинке обратно к дому. Они занимались любовью до изнеможения, ели и пили из корзинки для пикника, а затем нашли в себе силы заняться любовью еще один раз, нежно и неторопливо в мягких сумерках.
– Я не лучший выбор для тебя, – проговорил Ларкен.
Шаги Талли замедлились, и она остановилась, положив руки на бедра. Брут тоже остановился, замерев возле ее подола.
– Думаю, что это решать мне. – Она помолчала, а потом улыбнулась ему. – Я считаю, что ты – просто совершенство.
Ларкен рассмеялся, схватил ее за руку и потащил ее за собой по дорожке, Брут с радостью последовал за ними.
– По правде говоря, я делал такие вещи…
– Шшш, – быстро ответила девушка. – Зацикливание на прошлом нам не поможет. Ты не можешь изменить то, что сделал.
– Что по поводу всего этого сказала бы твоя нянюшка Рана? – поддразнивающе спросил он.
Она покачала головой.
– Нет, я думаю, что няня Таша послужит нам лучше. «Ты должен примириться со своим прошлым», сказала бы она. Наполнить сердце новыми воспоминаниями и открыть те радости, которые лежат прямо перед тобой.
– Вроде тебя?
– Вроде меня, – ответила Талли с надменной самоуверенностью.
Они добрались до того места, где лес уступал место лугу и Холлиндрейк-Хаус вырастал перед ними, словно огромная цитадель.
Талли застонала.
– Она будет настаивать на пышной свадьбе.
– Кажется, ты не слишком радуешься этой перспективе, – сказал Ларкен.
– Нисколько, – заявила она. – Потому что она заставит нас оглашать имена в церкви и ждать! Сама она не стала так поступать, но Фелисити захочет, чтобы, по крайней мере, одна свадьба была респектабельной, и, полагаю, это будет моя свадьба.