— На чем ты ездил?
— На старом пикапе «шевроле», который угнал в Арканзасе. А в Техасе украл номера. Я поставил машину так, что моя дверца была напротив ее. А когда Николь попала в западню, я на нее набросился. У меня был пистолет и рулон скотча, а больше ничего и не нужно. Никакого шума.
Он сообщал подробности так, будто пересказывал фильм, — бесстрастно и равнодушно. «Вот так все и было. Вот так я поступил. И не надо спрашивать почему».
От слез не осталось и следа.
— Для Никки это был несчастливый день. Мне стало почти жаль ее.
— Мне не нужны эти подробности, — сказал Кит, останавливая его. — Сколько времени ты еще пробыл в Слоуне после убийства?
— Думаю, несколько недель. Сначала наступило Рождество, потом январь. Я читал местную газету и смотрел вечерние новости. Ее разыскивал весь город. Я видел по телевизору, как плакала ее мать. Очень печальная картина. Каждый день снаряжались новые поисковые партии, которых сопровождала бригада телевизионщиков. Глупцы! Никки в это время была за двести миль от города и мирно спала с ангелами. — Он даже усмехнулся при этом воспоминании.
— Тут не над чем смеяться.
— Прошу прощения, пастор.
— А как ты узнал об аресте Донти Драмма?
— Возле мотеля была маленькая забегаловка, и я любил там по утрам пить кофе. Я услышал, как посетители обсуждали арест футболиста, — говорили, что он черный и во всем признался. Я купил газету, сел в машину, прочитал статью и еще подумал, какими же надо быть идиотами! Я был поражен и буквально не верил своим глазам. Там имелся снимок Драмма, сделанный в полицейском участке. Хорошее лицо, и я помню, как подумал, что у него, наверное, не все дома. Зачем ему признаваться в моем преступлении? Я даже разозлился. Этот парень наверняка псих! А на следующий день появилась статья его адвоката, там говорилось, что признание было ложным, копы обманули парня и сломали, допрашивая пятнадцать часов подряд. Тогда все стало на свои места. Я не встречал ни одного полицейского, которому можно верить. Город совсем взбесился. Белые хотели повесить беднягу на Мейн-стрит. Черные не сомневались, что парня подставили. Напряжение нарастало. В школе начались драки. А потом меня уволили, и я уехал.
— За что тебя уволили?
— Из-за глупости. Однажды я слишком засиделся в баре. Полицейские остановили меня за вождение в пьяном виде и выяснили, что пикап угнан. Неделю я провел в тюрьме.
— В Слоуне?
— Да. Можете проверить. Январь девяносто девятого года. Обвинили в хищении в крупных размерах, вождении в состоянии опьянения и всем прочем, чего могли еще на меня повесить.
— А Драмм находился в той же тюрьме?
— Я его никогда не видел, но разговоров о нем было много. Говорили, будто его перевели в другой округ по соображениям безопасности. Меня это даже развеселило! За решеткой сидел настоящий убийца, а копы понятия об этом не имели!
Кит делал записи, изумляясь услышанному.
— И как тебе удалось выбраться? — спросил он.
— Мне назначили адвоката. Он добился снижения залога, я внес его и сбежал из города, чтобы больше туда никогда не возвращаться. Потом ездил по стране, пока меня не арестовали в Уичите.
— Ты помнишь, как звали адвоката?
— Все еще хотите проверить факты, пастор?
— Да.
— Думаете, я вру?
— Нет, но проверка фактов никогда не повредит.
— Я не помню его имени. У меня было много разных адвокатов. Ни разу не платил им ни цента.
— В Уичите тебя арестовали за попытку изнасилования, верно?
— Типа того. Нападение по сексуальным мотивам плюс похищение. Секса не было — до этого просто не дошло. Девушка владела карате, и все пошло не так, как я планировал. Она ударила меня ногой в пах, и меня потом двое суток рвало.
— Приговор, кажется, был десять лет тюрьмы. Ты отсидел шесть, а теперь попал сюда.
— Отлично, пастор. Вы не теряли времени даром.
— Ты следил за делом Драмма?
— Я изредка вспоминал о нем первые годы, но думал, адвокаты и законники, в конце концов, разберутся, что парень здесь ни при чем. Я хочу сказать, даже в Техасе есть суды высшей инстанции, которые могут пересмотреть дело, и все такое. Не сомневался, что на каком-то этапе очевидное станет понятно даже им. Со временем я забыл об этом. Занимался своими проблемами. В тюрьме для особо опасных преступников чужие проблемы никого не волнуют.
— А как же Никки? О ней ты думал?
После затянувшегося молчания стало ясно, что Бойетт не собирается отвечать на этот вопрос. Кит продолжил писать, прикидывая, какие шаги предпринять дальше. Пока ясности не было.
— Тебе не жалко ее родных?
— Меня изнасиловали, когда мне было восемь лет. И я не припомню, чтобы кто-нибудь меня пожалел. Мало того, никто и пальцем не пошевелил, чтобы остановить это. Вы знакомы с моим досье, пастор, и знаете о моих жертвах. Я не мог остановиться. Не уверен, что смогу и сейчас. Так что насчет жалости — это не ко мне.
Кит молча покачал головой, не в силах скрыть омерзения.
— Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Я сожалею, что совершил столько дурного. Как часто я мечтал о том, чтобы стать нормальным! Всю жизнь хотел перестать причинять людям боль, хотел все наладить, выйти из тюрьмы, найти работу. Я такой, как есть, не по своей воле.
Кит аккуратно сложил листок и убрал в карман пальто. Потом закрыл ручку колпачком и, сложив руки на груди, устремил на Бойетта пристальный взгляд.
— Насколько я понимаю, ты так и собираешься сидеть сложа руки и не станешь вмешиваться в события в Техасе.
— Напротив, мне не нравится то, что там происходит, но я просто не знаю, как поступить.
— А если найдут тело? Ты скажешь мне, где его закопал, и я постараюсь связаться с нужными людьми.
— Вы уверены, что вам это нужно?
— Нет, но и остаться в стороне не могу.
Бойетт, подавшись вперед, начал снова массировать виски.
— Ее никто не сможет найти, — произнес он срывающимся голосом. Через мгновение боль отпустила. — Я даже не уверен, что и сам смогу вспомнить это место. Прошло столько времени!
— Девять лет.
— Меньше. После ее смерти я ездил туда несколько раз…
Пастор остановил его жестом и сказал:
— Не надо деталей. Наверное, мне стоит позвонить адвокату Драмма и рассказать ему о теле. Я не стану называть твое имя, но пусть там хоть кто-нибудь знает правду.
— И что потом?
— Не знаю. Я не адвокат. Может, мне удастся до кого-нибудь достучаться. Буду пытаться.
— Я единственный, кому, возможно, удастся найти ее могилу, но мне запрещено выезжать за пределы Канзаса. Да что Канзаса — я не могу покинуть даже округ! Если я это сделаю, то нарушу условия досрочного освобождения, и меня снова упрячут за решетку. Пастор, я ни за что не вернусь в тюрьму!
— Какая тебе разница, Тревис? Ты же сам говорил, что через несколько месяцев умрешь.
Бойетт затих и стал барабанить подушечками пальцев по столу, устремив на Кита тяжелый немигающий взгляд.
— Пастор, я не могу признаться в убийстве, — сказал он тихо, но твердо.
— Но почему? Тебя уже судили четыре раза за тяжкие преступления, связанные с сексуальным насилием. Ты провел большую часть своей сознательной жизни в тюрьме. У тебя неоперабельная опухоль головного мозга. Ты действительно совершил это убийство. Почему не набраться храбрости и не признаться в содеянном, чтобы спасти жизнь невинному человеку?
— Моя мать до сих пор жива.
— Где она живет?
— В Джоплине, штат Миссури.
— И как ее зовут?
— Вы хотите ей позвонить, пастор?
— Нет, я не стану ее беспокоить. Как ее зовут?
— Сьюзан Бойетт.