Кит не думал, что Бойетт позвонит, но на всякий случай держал возле трубки маленький магнитофон. Нажав кнопку «Запись», он ответил:
— Привет, Тревис.
У Даны моментально пропал сон. Она соскочила с кровати, щелкнула выключателем и, схватив сотовый, начала набирать номер детектива Лэнга, с которым они уже дважды встречались.
— Чем ты занимался в последние дни? — спросил Кит. Они говорили совсем как два старых приятеля. Лэнг просил их держать Бойетта на связи как можно дольше, если тот позвонит.
— Переезжал с места на место. Я же не могу останавливаться где-то надолго. — Он говорил, растягивая слова.
— Ты по-прежнему в Миссури?
— Нет, я ухал оттуда даже раньше вас, пастор. Все время в пути.
— Ты забыл свою палку, Тревис. Оставил ее на кровати. Зачем?
— Она мне не нужна. Да и никогда не была нужна. Я немного разыграл вас, пастор, прошу меня простить. Опухоль у меня действительно есть, и уже давно, но только не глиобластома, а менингобластома. Первой степени. Доброкачественная. Время от времени она дает о себе знать, но сомневаюсь, что я от нее умру. Палка была моим оружием, пастор, которым я иногда пользовался для самообороны. В «Доме на полпути» живет немало бандитов, и оружие может пригодиться в любой момент. — Было слышно, как играла музыка в стиле кантри — судя по всему, Бойетт находился в какой-то забегаловке.
— Но ты же хромал!
— Пастор, раз уж кто-то ходит с палкой, то разве не должен хромать?
— Мне трудно об этом судить, Тревис. Ты знаешь, что тебя ищут?
— За мной охотятся всю мою жизнь. Но меня никогда не найдут. Как не могли найти Николь. Ее уже похоронили, пастор?
— Нет. Похороны в четверг. Донти хоронят завтра.
— Думаю, что проберусь туда и посмотрю. Как считаете, пастор?
Замечательная идея! Его там не только поймают, но и изобьют!
— Думаю, это стоит сделать, Тревис. Ведь похороны состоятся благодаря тебе. Так что твое присутствие не будет лишним.
— А как поживает ваша хорошенькая женушка, пастор? Уверен, вы времени зря не теряете. Она такая красивая.
— Перестань, Тревис! — Надо держать с ним дистанцию. — Ты думал о Донти?
— Не особенно. Было глупо рассчитывать, что нас там послушают.
— Нас бы послушали, Тревис, если бы ты появился раньше. Если бы нашли могилу, то казнь бы отменили.
— Вы все еще считаете, что я виноват в его смерти?
— А кто, Тревис? А ты по-прежнему считаешь себя жертвой?
— Я не знаю, кем себя считать. Скажу вам вот что, пастор: я должен найти себе женщину. Вы меня понимаете?
— Послушай, Тревис. Скажи мне, где ты, и я приеду и привезу тебя в Топеку. Могу выехать прямо сейчас. Мы совершим еще одно путешествие. Снова вдвоем, и никого больше. И не важно, где ты сейчас. Тебя здесь арестуют, а потом передадут штату Миссури. Поступи хоть один раз правильно, Тревис, и никто больше не пострадает. Давай сделаем все как следует!
— Мне не нравится в тюрьме, пастор. Я провел там достаточно времени.
— Но ты сам устал делать людям больно, Тревис. Я это знаю. Ты сам говорил мне об этом.
— Наверное. Но мне пора, пастор.
— Звони мне в любое время, Тревис. Я не отслеживаю твои звонки. Просто хочу с тобой поговорить.
В трубке послышались короткие гудки.
Через час в доме появился детектив Лэнг и прослушал запись разговора. Звонок был сделан с сотового телефона, украденного в Линкольне, штат Небраска.
Глава 40
Первоначально панихида по Донти Драмму должна была состояться в Вефильской африканской методистской церкви, вмещавшей 250 человек. Однако если все свободное пространство заставить раскладными стульями, потеснить хор и расположить прихожан в два ряда вдоль стен, то тогда общее количество можно увеличить до 350. Когда во вторник вечером объявили, что занятий в школе на следующий день по-прежнему не будет, после нескольких телефонных звонков было решено провести поминальную службу в спортзале старшей школы, рассчитанном на 2000 человек. Панихиду назначили на 13.30, а сразу после нее состоятся похороны на Гринвудском кладбище, где тело Донти опустят в могилу рядом с отцом.
К полудню спортзал был уже целиком заполнен, и множество людей стояли на улице, терпеливо ожидая возможности войти. Гроб с телом Донти, утопавший в море цветов, установили в конце зала, для чего пришлось поднять классную доску и убрать ворота. На экране над гробом улыбающийся Донти приветствовал всех, кто пришел с ним попрощаться. Родные сидели на первом ряду специально установленных раскладных стульев и принимали соболезнования проходивших к гробу людей. Они здоровались с друзьями, обнимались с незнакомыми и из последних сил старались держаться. Церковный хор выводил полные печали и утешения спиричуэлы. Мисс Дафна Деллмор — праведная старая дева, некогда безуспешно пытавшаяся научить Донти играть на фортепиано — аккомпанировала хору на стареньком разбитом пианино. Справа от гроба находилась небольшая сцена с микрофоном, и перед ней на раскладных стульях сидели облаченные в форму игроки школьной команды. Все до одного вместе с тренерами. Кроме белых игроков в зале встречались и другие белые, но их было немного.
Под жестким контролем Марвина Драмма все репортеры плотно сгрудились на небольшом участке под табло в противоположном конце зала, их огородили рядом раскладных стульев, связанных желтой полицейской лентой. Внушительных размеров чернокожие в темных костюмах стояли за лентой и следили за журналистами, которым строго-настрого приказали не издавать ни звука. Ослушание было чревато тем, что нарушителя выведут из зала и, не исключено, изобьют на стоянке. Семья, как, впрочем, и весь город, неимоверно устала от журналистов.
Роберта настояла на том, чтобы гроб был закрыт. Она не хотела, чтобы последнее впечатление о Донти у пришедших сложилось после того, как они увидят его безжизненное тело. Понимая, что проститься с ним захотят многие, она желала оставить в их памяти его улыбку.
В 13.20 зал заполнился, двери закрыли. Хор замолчал, и на подиум вышел преподобный Джонни Канди.
— Мы собрались здесь, чтобы возрадоваться жизни, а не оплакать смерть, — произнес он. Фраза прозвучала оптимистично, и по залу пронеслось дружное «аминь», однако оно не развеяло скорбь, которую вызывает потеря, потому что причиной скорби были гнев и несправедливость.
Первую молитву прочитал преподобный Уилбур Вудс — белый пастор Первой объединенной методистской церкви Слоуна. Седрик Драмм направил ему приглашение на церемонию прощания, которое тот с благодарностью принял. Молитва была чудесной, в ней говорилось о любви, прощении и, главное, о справедливости. Угнетенные не вечно будут страдать. Причинившие несправедливость рано или поздно испытают ее на себе. Голос преподобного Вудса звучал негромко, но проникновенно, и его слова немного успокоили собравшихся. Вид белого пастора на подиуме с воздетыми вверх руками и закрытыми глазами, его прямодушие и открытость чуть успокоили боль, пусть и ненадолго.
Донти никогда не говорил о своих похоронах. Поэтому музыку, выступающих и саму процедуру прощальной церемонии выбрала его мать, которая хотела подчеркнуть глубокую веру всех членов их семьи в Господа. Донти утверждал, что больше не верит в Бога, но Роберта так не думала.
Хор запел «Стал я ближе к Тебе», и многие не смогли сдержать слез. От прилива эмоций кто-то лишился чувств, кто-то зарыдал в голос, а когда все немного успокоились, выступили еще двое. Первым был молодой доктор, игравший с Донти в одной команде. Вторым — Робби Флэк. Когда Робби вышел к подиуму, все как по команде поднялись и устроили ему сдержанную овацию. На церковной службе аплодисменты и крики не приветствовались, но иногда даже самые строгие правила можно нарушать. Робби долго стоял, успокаивая людей и вытирая слезы признательности. Он так и не смирился с тем, что не смог устранить саму причину, по которой собрались здесь все эти люди.
Для человека, который в последние дни объявил войну всему миру и подал иски на всех, кто не позволил ему добиться справедливости и оправдания Донти, его выступление было удивительно кротким. Флэк никогда не понимал разговоров о любви и всепрощении, а всегда стремился к возмездию. Но сейчас он инстинктивно чувствовал, что здесь не время и не место проявлять свои бойцовские качества, а нужно выступить в несвойственном для него образе. Он начал с рассказа о том, как Донти сидел в тюрьме, как часто они виделись, и даже немного развеселил собравшихся, пересказав описание Донти, как их там кормили. Он прочитал два письма Донти, и даже в них нашел забавные моменты, которые вызвали улыбки. Закачивая выступление, Робби описал их последнюю встречу.