— А сколько они уже заплатили? — спросила Марта, еле успев вставить вопрос в его монолог.
— Ну-у… точно не скажу. Много. Бонни, сколько нам уже заплатили?
Без запинки и практически не оборачиваясь, Бонни ответила:
— Почти четыреста тысяч долларов.
Робби продолжил, не переводя дух:
— Это включает гонорар адвоката из расчета сто двадцать пять долларов в час плюс накладные расходы, в основном на сыщиков. Немало средств уходит на привлечение экспертов в качестве свидетелей.
— Это большие деньги! — заметила Марта.
— И да, и нет. Если адвокатская контора работает за сто двадцать пять долларов в час, она теряет деньги. Больше я так делать не буду. Мне это просто не по карману. Как и налогоплательщикам, с той лишь разницей, что я знал, на что шел. Если остановить любого на Мейн-стрит в Слоуне и спросить, сколько он и другие жители заплатили, чтобы осудить Донти Драмма, знаете, что вам ответят?
— Откуда мне…
— Он ответит, что понятия не имеет. Ты слышала о братьях Тули в Западном Техасе? Очень громкое дело!
— Извини, наверное, я пропустила…
— Эти два брата Тули, эта пара идиотов где-то в Западном Техасе… какой округ, Бонни?
— Минго.
— Округ Минго. Глухая провинция. Это чудесная история, послушай! Два бандита грабили круглосуточные магазины и автозаправки. Такое часто бывает. Но однажды что-то пошло не так, и братья застрелили молодую продавщицу. Из обреза дробовика — просто ужасно! Обоих Тули поймали, потому что они напрочь забыли о существовании видеокамер. Город в бешенстве. Полиция торжествует. Прокурор обещает скорое возмездие. Все хотят быстрого суда и быстрой казни. В округе Минго уровень преступности низкий, и жюри присяжных никогда там не выносило смертного приговора. В Техасе можно чувствовать себя неполноценным по разным поводам, но жить там, где ни разу не применялась смертная казнь, просто стыдно! Что подумают о них в Хьюстоне? И вот жителям Минго подворачивается шанс. Они жаждут крови. Братья отказываются от признания вины в обмен на смягчение приговора, потому что прокурор настаивает именно на смертной казни. О каком смягчении приговора они могут договориться, если их все равно казнят? Их судят вместе. Быстрый процесс и быстрый смертный приговор. При рассмотрении апелляции суд находит множество нарушений. Прокурор запорол все, что мог. Приговоры отменяются, и дело отправляется на новое рассмотрение, только теперь уже двух судов, потому что их судят раздельно. Ты записываешь?
— Нет, я просто ищу нужные ссылки.
— Это замечательная история! Проходит год или около того. Братьев Тули судят раздельно. Два новых обвинительных приговора, и они снова оказываются в камере смертников. Апелляционный суд опять находит нарушения. Причем вопиющие. Прокурор — просто кретин. Назначаются новые судебные заседания. На третьем суде один состав присяжных приговаривает стрелявшего брата к пожизненному заключению, а другой выносит смертный приговор второму брату, который не стрелял. Вот и посуди сама! Это Техас! Один из братьев и сейчас отбывает пожизненное, а второй отправился в камеру смертников и там через несколько месяцев покончил с собой. Достал где-то бритву и зарезался.
— Но к чему вся эта история?
— А вот к чему. В общей сложности все эти судебные разбирательства обошлись округу Минго в три миллиона долларов. Несколько раз там были вынуждены поднять налоги на собственность, что привело к волнениям. Ассигнования на школы, ремонт дорог и здравоохранение резко сократились. Была закрыта единственная библиотека. Округ годами не мог свести концы с концами. А все потому, что прокурор отказался предложить братьям сделку — признать свою вину в обмен на пожизненное заключение без права условно-досрочного освобождения. Я слышал, в округе Минго смертные приговоры сейчас не в чести.
— Меня больше интересовало…
— На все про все в штате Техас, чтобы казнить человека на законных основаниях, требуется около двух миллионов долларов. Сравни эту цифру с тридцатью тысячами долларов в год — в такую сумму обходится содержание одного заключенного в камере смертников.
— Я это уже слышала, — сказала Марта. Робби никогда не упускал случая поразглагольствовать о деньгах, особенно если речь заходила о смертной казни.
— Но кого это волнует? Техас богатый штат!
— А мы можем поговорить о деле Донти Драмма?
— Ну, конечно! Почему нет?
— Фонд защиты. Ты…
— …основал его несколько лет назад как некоммерческую организацию, надлежаще зарегистрированную в соответствии с требованиями Налогового управления. Управляется совместно моей фирмой и младшей сестрой Донти Драмма Андреа Болтон. Сколько туда поступило денег, Бонни?
— Девяносто пять тысяч долларов.
— Девяносто пять тысяч долларов. А сколько осталось на счете?
— Ноль.
— Так я и думал. Марта, хочешь знать, куда пошли деньги?
— Хочу. И куда?
— На судебный процесс, расходы адвокатской конторы, свидетелей, приглашенных в качестве экспертов, на компенсацию расходов семьи для поездок на свидания с Донти. Не такая уж и процветающая некоммерческая организация. Все деньги перечислены через Интернет. Если честно, то у нас не было ни времени, ни людей на организацию сбора средств.
— И от кого в основном поступают деньги?
— От британцев и прочих европейцев. Среднее пожертвование составляет около двадцати долларов.
— Восемнадцать пятьдесят, — уточнила Бонни.
— Признанному виновным убийце очень трудно рассчитывать на пожертвования, каким бы ни было его дело.
— А в какой степени опустел твой личный карман? — поинтересовалась Марта.
Вопрос озадачил Робби. Даже Бонни пришла в замешательство и только пожала плечами.
— Точно не знаю, — признался он. — Навскидку я бы сказал, что потратил не меньше, чем тысяч пятьдесят, может, даже сто. Думаю, следовало выложить больше.
В салоне зазвонили телефоны. У Сэмми, оставшейся в офисе, появились вопросы к шефу, Кристи Гинце говорила с другим психиатром, а Аарон, сидевший за рулем, приложив трубку к уху, слушал, как ему что-то рассказывали.
Вечеринка началась с печенья из сладкого картофеля, который Рива вытащила из духовки. Она обожала готовить такое и есть, и, когда Шон Фордайс признался, что никогда ничего подобного не пробовал, она изобразила изумление. Он прибыл со своим стилистом, визажистом, секретаршей и агентом по рекламе, которые вились вокруг него, как пчелы. Дом Ривы и Уоллиса Пайк был запружен соседями и друзьями. Из двери сочился аппетитный запах жареной ветчины. Возле дома были припаркованы два огромных грузовика, и все члены съемочной бригады дружно хрустели печеньем.
Фордайс — ирландец с Лонг-Айленда — явно не обрадовался такому скоплению людей, однако привычно изобразил улыбку и стал раздавать автографы. Он был звездой, и здесь собрались его поклонники. Они покупали его книги, смотрели его передачи и повышали его рейтинг. Он сфотографировался на память, попробовал печенье с ветчиной и, похоже, остался доволен. Будучи низкорослым, толстым и с рыхлым лицом, он мало походил на звезду, но теперь это все было не важно. В темном костюме и очках в дорогой оправе он выглядел довольно импозантно и производил впечатление умного человека, хотя на самом деле таковым не являлся.
Съемку планировали провести в комнате Ривы, находившейся в огромной пристройке позади дома и напоминавшей раковую опухоль. Рива и Уоллис сидели на диване, а на заднем фоне располагались цветные увеличенные фотографии Николь. Уоллис был в галстуке и выглядел так, будто пару минут назад принял душ, что соответствовало действительности. Рива покрасила волосы и сделала прическу, натянула свое лучшее черное платье, но с косметикой явно перебрала. Фордайс устроился на стуле возле них. Над ним хлопотали помощники, которые опрыскивали ему лаком волосы и пудрили лоб. Техники установили свет, проверили звук, настроили мониторы. Соседям велели вести себя тихо, и они толпились позади камер.
Камера наехала на Фордайса, и он, поприветствовав телезрителей, сообщил, где находится, у кого берет интервью, и вкратце описал преступление, признание и приговор.
— Если не произойдет ничего неожиданного, — торжественно произнес он, — послезавтра мистер Драмм будет казнен.
Представив мать жертвы и отчима, он, естественно, выразил соболезнования по поводу постигшей их семью ужасной трагедии. Он поблагодарил за гостеприимство, отметив, что благодаря камерам весь мир может узнать об их скорби, и перешел к Николь.