Рикки Стоун — преступник-рецидивист, и верить ему было нельзя. Он являлся классическим подсадным стукачом, готовым заявить что угодно ради облегчения собственной участи. А судья Грейл разрешила ему давать показания в качестве свидетеля.
Позднее Стоун отказался от своих показаний, заявив, что детектив Кербер и Пол Коффи принудили его ко лжи.
Судья Грейл также разрешила приобщить в качестве улик свидетельства, давно не считающиеся надежными. Так, к поискам Николь были привлечены специальные собаки, бладхаунды, которым дали обнюхать ее вещи и салон машины, а потом отпустили. Собаки след не взяли, но пригодились после ареста Донти. Полиция дала им обнюхать зеленый «форд», принадлежавший Драммам. По словам кинолога, собаки пришли в возбуждение и повели себя так, будто учуяли в пикапе запах Николь. Это «свидетельство» фигурировало на предварительном слушании. Изумленные представители защиты не поверили своим ушам и поинтересовались, как судья могла подвергнуть перекрестному допросу собак? Адвокат Робби Флэк так разбушевался, что обозвал одного из псов по кличке Йоги «тупым сукиным сыном». Судья Грейл усмотрела в этом неуважение к суду и оштрафовала Флэка на 100 долларов. Тем не менее кинологу было разрешено давать показания в качестве свидетеля, и он заявил присяжным, что после тридцати лет работы с бладхаундами у него не было «ни малейших сомнений», что Йоги почувствовал в пикапе запах Николь. На перекрестном допросе Робби Флэк не оставил камня на камне от этих показаний и даже потребовал доставить в суд в качестве свидетеля собаку и привести ее к присяге.
Судья Грейл неоднократно демонстрировала враждебное отношение к адвокатам защиты и в особенности к Робби Флэку. Заявления Пола Коффи она воспринимала намного благосклоннее.
На то были свои причины. Через шесть лет после суда выяснилось: между судьей и прокурором на протяжении долгого времени существовала внебрачная связь. Об этом стало известно, когда уволенная из прокуратуры секретарша подала иск против Коффи за сексуальное домогательство и представила распечатки электронных писем, телефонных звонков и даже записей, сделанных на сотовом телефоне, которые доказывали, что судью Грейл и прокурора связывали интимные отношения. Разразился скандал, за которым последовали разводы.
Судью Грейл с позором отправили в отставку, и она уехала из Слоуна в разгар бракоразводного процесса. В 2006 году Пола Коффи снова выбрали прокурором на безальтернативной основе, но он дал обещание, что это будет его последний срок.
Адвокаты Донти потребовали пересмотра дела ввиду очевидной необъективности процесса и сговора между судьей и прокурором. Техасский уголовный апелляционный суд признал, что данное обстоятельство было «неприятным» и «могло привести к определенной предвзятости», однако не нарушало прав подзащитного на справедливое разбирательство. Постановления федеральных судов были такими же туманными.
В 2005 году Коффи подал в суд на Робби Флэка за клевету — в интервью тот упомянул о связи прокурора с судьей. Флэк немедленно отреагировал целой кучей исков по поводу нарушений, допущенных прокурором. Судебные разбирательства продолжались.
С наступлением ночи, когда свет везде уже был потушен, Кит и Дана по-прежнему не могли сомкнуть глаз, размышляя, не стоит ли принять снотворного. У обоих не было сил, но сон никак не шел. Они устали от чтения материалов по делу, от обсуждения прочитанного, от переживаний за молодого чернокожего парня, о котором ничего не знали всего сутки назад. Но больше всего их мысли занимал человек, который столь неожиданно прервал размеренное течение их жизни, — Тревис Бойетт. Кит не сомневался: тот говорил правду. Дана тоже склонялась к этому мнению, но все же считала, что человеку с таким ужасным уголовным прошлым верить глупо. Они оба устали от споров.
Если Бойетт говорил правду, то были ли они единственными людьми на свете, точно знавшими, что в Техасе вот-вот казнят невиновного? Если да, то что им делать? Как следовало поступить, если Бойетт отказывался публично признать правду? А если он согласится и все расскажет, то что им предпринять? Слоун находился в четырехстах милях, и они никого там не знали. Да и как они могли знать? До вчерашнего дня Шредеры вообще не слышали об этом городке.
Вопросы так и остались открытыми, и не было никакой надежды, что удастся найти на них ответы. Супруги решили, что будут смотреть на электронные часы, и если до полуночи уснуть не удастся, то примут снотворное.
В 23.04 оба вздрогнули от неожиданного телефонного звонка. Дана включила свет: на определителе номера высветилось, что звонили из больницы Святого Франциска.
— Это он, — прошептала она.
Кит взял трубку:
— Алло!
— Извините, что звоню так поздно, пастор, — сказал Бойетт тихим и сдавленным голосом.
— Ничего страшного, Тревис. Мы еще не спим.
— Как ваша хорошенькая жена?
— Замечательно! Послушай, Тревис, я уверен, ты звонишь не просто так.
— Да, извините, пастор. Я очень хочу посмотреть на девушку еще раз. Вы понимаете, что я имею в виду?
Кит держал трубку так, чтобы Дана могла прижаться к ней ухом и тоже все слышать.
— Боюсь, что нет, Тревис, — ответил он.
— Девушку, Николь, мою малышку Никки. Мне осталось недолго жить на этом свете, пастор. Я все еще в больнице, лежу под капельницей, меня начинили лекарствами, и врачи говорят, долго я не протяну. Я уже наполовину труп, пастор, и не хочу сыграть в ящик, не посмотрев в последний раз на Никки.
— Она умерла девять лет назад.
— Верно. И я это знаю лучше других. То, как я с ней поступил, просто ужасно, и я несколько раз ездил к ней просить прощения. Я обязательно должен сделать это еще раз — просто сказать ей, как мне жаль, что так вышло. Вы понимаете, о чем я, пастор?
— Нет, Тревис, я не понимаю.
— Она все еще там, верно? Там, где я ее оставил.
— Ты сам говорил, что не уверен, где именно закопал тело.
Повисла долгая пауза, будто Тревис старался припомнить.
— Я знаю, где она, — наконец произнес он.
— Ну и отлично, Тревис! Тогда поезжай и разыщи ее. Откопай, посмотри на кости и скажи, как тебе жаль. А что потом? Тебе станет легче? А тем временем невинного человека казнят за твое преступление. Мне пришла в голову хорошая мысль, Тревис. Когда ты скажешь Николь в последний раз, что тебе очень жаль, поезжай в Слоун, найди на кладбище могилу Донти и скажи ему то же самое.
Дана нахмурилась и повернулась к мужу. Тревис снова помолчал и потом выдавил:
— Я не хочу, чтобы этот парень умирал, пастор.
— Мне трудно тебе поверить, Тревис. Ты хранил молчание целых девять лет, пока его судили, пока он сидел в тюрьме. Ты ничего не стал делать ни вчера, ни сегодня, и если ты по-прежнему будешь тянуть резину, он умрет. Время почти на исходе.
— Я не могу этому помешать.
— Но ты можешь попытаться. Можешь отправиться в Слоун и сообщить властям, где закопал тело. Ты можешь признаться в том, что сделал, показать кольцо, поднять шум. Я не сомневаюсь: пресса и телевидение тут же подхватят сенсацию. Кто знает, может, подключится судья или губернатор. Я в этом мало понимаю, Тревис, но мне кажется, будет трудно казнить Донти Драмма, если ты по телевизору заявишь, что убил Николь, действовав в одиночку.
— У меня нет машины.
— Возьми напрокат.
— У меня нет прав уже десять лет.
— Поезжай на автобусе.
— У меня нет денег на билет, пастор.
— Я дам тебе деньги. Нет. Я куплю тебе билет в один конец до Слоуна.
— А если у меня будет приступ в автобусе, и я потеряю сознание? Да меня запросто высадят в Оклахоме.
— Ты просто морочишь мне голову, Тревис.
— Вы должны отвезти меня туда. Только вы и я. Если отвезете меня, я расскажу правду о том, как все было. Я покажу, где тело. Мы можем остановить казнь, но вы должны поехать со мной.