Для меня Кейси был интересным человеком. Он мог накричать, даже угрожать, но никогда не прерывал диалога и не прерывал отношений. Еще в 1985 г., когда мы разоблачили идею создания тайных специальных групп для нанесения упреждающих ударов по террористам, Кейси сказал мне: «Вы, вероятно, замараете свои руки кровью до того, как все это закончится». Это было как раз после того, как Кейси совместно с саудовской разведкой и послом Саудовской Аравии в Вашингтоне разработали секретные планы убийства неисправимого террориста Фадлаллы. Вместо Фадлаллы в результате взрыва начиненной взрывчаткой автомашины погибло по меньшей мере 80 человек, большинство невиновных. Кровью оказались замаранными не мои руки.
Как он воспринял это? Я считал и надеялся, что перед Кейси возникла дилемма морального характера. Как могло быть по-другому? Он был слишком умным человеком, чтобы не понять, что он и Белый дом нарушили правила, возможно, закон. И кровь на руках именно у Кейси.
Вопросы конституционного порядка, касающиеся Белого дома, ЦРУ, конгресса, тайных операций, полномочий вести военные действия, и фальсификации фактов, при «правдоподобном отрицании» будут, очевидно, рассмотрены при проведении соответствующих расследований. Вновь и вновь я возвращался к вопросу о личной ответственности, об ответственности Кейси. Происходящие события, разоблачения вряд ли заставят его раскрыться, скорее наоборот, вызовут у него еще большую замкнутость.
Мне показалось, что он, возможно, все раскроет сам. Единственный путь для этого — это каким-то образом признать свою вину, принести извинения своим коллегам и дать новое толкование фактам.
Под последним вопросом из числа «Основных вопросов, на которые Кейси не дал ответа» я написал: «Понимаете ли вы теперь, что действия были неправильными?»
Через несколько дней я вновь пришел в госпиталь к Кейси. Дверь палаты была открыта. Рубцы после операции у Кейси еще не зажили. Я спросил, как он себя чувствует.
Проблески надежды, а затем реализма появились в его глазах: «Хорошо… лучше… нет».
Я взял его руку, чтобы пожать в знак приветствия.
Он схватил мою руку и сжал ее. В комнате как будто воцарился мир.
— Вы еще не закончили? — спросил Кейси, имея в виду мою книгу.
Я ответил, что никогда не закончу книгу, никогда не соберу всей информации, слитттком много еще осталось вопросов.
В улыбке растянулась левая сторона его рта, Кейси что-то пробормотал.
— Посмотрите, в какую беду вы ввергли администрацию, — сказал я, — все находятся под следствием.
Казалось, этого он не слышал. Я повторил. Кейси поднял голову. В его глазах я увидел гордость.
— Больно, — сказал он, и я подумал, что Кейси имеет в виду физическую боль.
— Что болит, сэр?
— О, — сказал Кейси и замолчал. Мне показалось, он говорит, что больно быть без дела, без активной деятельности.
Он был очень слаб, на грани жизни и смерти. Он знал о своем недалеком конце. «Со мной кончено», — сказал Кейси. Я возразил ему.
— Вы знали, не так ли, — спросил я. Вопрос о переводе денег «контрас» должен стоять на первом месте, и я задал его: — Вы об этом знали?
Он с трудом поднял голову. Пристально посмотрев, он наконец кивнул:
— Да.
— Почему? — спросил я.
— Я верил.
— Во что?
— Я верил.
Затем Кейси закрыл глаза и погрузился в дремоту. Больше я вопросов не задавал.
Через несколько недель София забрала Кейси домой, но вскоре он вновь оказался в госпитале. В конце концов она увезла его умирать в Мейнолл. Кейси заболел пневмонией и был госпитализирован на Лонг-Айленде. Там, утром 6 мая, на следующий день, когда конгресс приступил к публичным слушаниям по делу Иран-контрас, Кейси скончался.