Смертный приговор обрел для Драмма новый смысл 16 ноября, когда казнили Десмонда Дженнингса за убийство двух человек во время сорвавшейся сделки с наркотиками. На следующий день казнили Джона Лэмба, который убил коммивояжера сразу после досрочного освобождения. 18 ноября казнили Хосе Гутиэрреса за вооруженное ограбление и убийство, которое тот совершил вместе с братом. Брата казнили на пять лет раньше. Дженнингс ждал приведения приговора в исполнение четыре года, Лэмб — шестнадцать, а Гутиэррес — десять. Охранник с гордостью сообщил Донти, что в среднем приговоренные к смерти проводили здесь всего десять лет, меньше, чем в любой другой тюрьме страны. В этом Техасу не было равных.
— Но ты не переживай, — успокоил охранник Донти. — Это будут самые долгие в твоей жизни годы, причем последние. — И он рассмеялся.
Три недели спустя — 8 декабря — казнили Дэвида Лонга, зарезавшего трех женщин в пригороде Далласа. Во время суда Лонг заявил присяжным, что если его не приговорят к смертной казни, то он продолжит убивать. Жюри присяжных его услышало и сделало выводы. 9 декабря казнили Джеймса Битарда — тоже за тройное убийство. В отношении Роберта Атуорта приговор привели в исполнение всего через три года после вынесения. А на следующий день после двадцати трех лет ожидания распрощался с жизнью Сэмми Фелдер.
После казни Фелдера Донти написал Робби Флэку письмо, в котором говорилось: «Знаете, здесь все поставлено на конвейер. Семь убийств за четыре недели. Сэмми был 199-м, когда его сюда привезли, и 35-м в очереди на этот год. А на будущий у них запланировано 50. Постарайтесь что-нибудь сделать».
И без того отвратительные условия содержания постоянно ухудшались. Техасское управление уголовного судопроизводства решило перенести приведение приговора в исполнение из Хантсвилля в располагавшийся в сорока милях блок Полански неподалеку от Ливингстона. Хотя официально причины такого решения не озвучивались, оно было принято после неудачной попытки побега пяти заключенных. Четырех поймали еще на территории тюрьмы, а пятый утонул, и его труп выловили в реке. Детали произошедшего так и остались невыясненными. После этого решили усилить охрану и перевести смертников в блок Полански. Спустя четыре месяца после приезда в Хантсвилль Донти заковали в кандалы и посадили в автобус с двадцатью другими заключенными.
На новом месте его поместили в камеру без окон размером шесть на девять футов. Дверь была цельнометаллической с маленьким квадратным окошком, в которое могли заглядывать охранники. Чуть ниже имелась узкая прорезь для подноса с едой. Дверь была глухой — никаких прутьев, сквозь которые можно увидеть живую душу, — только бетон и сталь.
Администрация тюрьмы решила, что содержание заключенных в камере двадцать три часа в сутки — самый надежный способ предотвратить побеги и насилие. Любое общение заключенных исключалось. Никаких работ, церковных служб, совместного досуга — ничего, что могло бы позволить узникам общаться между собой. Телевизоры были запрещены. На один час в день Донти выводили в «дневную камеру» — маленькое закрытое помещение, чуть больше того, где он проводил остальное время суток. Предполагалось, что там он мог предаваться какому-нибудь хобби. Дважды в неделю, если позволяла погода, Донти выводили на крошечный огороженный участок с островками травы, который назывался «собачьей площадкой». В течение часа он мог смотреть на небо.
Как ни странно, но скоро Донти стало очень не хватать шума, который портил жизнь в Хантсвилле.
Через месяц пребывания в этом блоке Донти написал Робби Флэку: «Двадцать три часа в сутки я словно заперт в шкафу. Единственная возможность с кем-то переброситься словом появляется, когда охранники приносят еду, если, конечно, это можно назвать едой. Я вижу только охранников, а не тех, с кем хотел бы общаться. Меня окружают убийцы, причем убийцы настоящие, но разговаривать с ними лучше, чем с охранниками. Здесь все устроено так, чтобы жизнь казалась невыносимой. Взять хотя бы время принятия пищи. Завтрак приносят в четыре утра. Почему? Никто не знает, и никто не спрашивает. Еда такая, что даже собаки от нее шарахнутся в сторону. Обед в три часа дня. Ужин в десять вечера. Холодные яйца и белый хлеб на завтрак, иногда яблочный сок и блины. Бутерброды с ореховым маслом на обед. Иногда колбаса, причем ужасная. Похожая на резину курица и пюре быстрого приготовления на ужин. Какой-то судья однажды сказал, что мы имеем право на две тысячи двести калорий в день — не сомневаюсь, что вы это знаете, — и если на кухне чувствуют, что калорий не хватает, то добавляют белого хлеба. Всегда черствого. Вчера на обед мне дали пять кусочков белого хлеба, холодную свинину с фасолью и кусок заплесневелого сыра. Мы можем подать в суд на качество пищи? Наверняка кто-то уже подавал. Но пища — это ерунда. Как и обыски в любое время суток. Мне кажется, я могу выдержать все, Робби, но только не одиночество. Пожалуйста, сделайте что-нибудь!».