Вечером шведы удивляются двум вещам: как скромно и тесно мы живём, и как много книг. Действительно, но дело в другом. Чтобы всё это прочесть нужно время, и главное не в том, что прочёл, а в том, что понял и, если принял, то ценности меняются. И книги подбираются не по цвету обивки и друзья – не те, кто любой ценой делает деньги.
Чтобы пошутить над фанатизмом шведов соблюдать правила, Ира прикрепила таблички: к окну, с цветами на подоконнике, – «только нюхать», на стеллажи – «можно читать». Посмеялись. Увидели они своё, детское: Лагерлёф с Нильсом и дикими гусями, Линдгрен с Малышом и Карлсоном, заулыбались. В нашей литературе нет таких ярких детских героев, разве что у Успенского. Ира говорит: «В этом одна из причин, почему Швеция первой в мире приняла закон, запрещающий физическое наказание детей». Нашли «Избранное» Харри Мартинсона, удивились и посмотрели на нас, как на старых знакомых: «Швеция помешана на уюте, но мы не ожидали, что у вас попадём к себе домой».
За столом их поразил зелёный лук. – Прямо с грядки? – Соседи дали. Были они умеренными диссидентами, перешли в алкоголики – наверстали. Запили… также тихо. В одной из двух комнат застелили паркет полиэтиленовой плёнкой, насыпали земли и посадили лук.
Стали шведы закусывать пельменями и застыли: «Никогда таких не пробовали!» – дайте рецепт. К полуночи пельменей след простыл. Последний тост: «За дружбу» – наши люди.
Через неделю они устроили у нас шведский стол, но не стоя. Привезли из Стокгольма даже хлеб. Впервые увидели мы зелень в горшочках, а была зима. Больше десятка банок селёдки различных способов приготовления – национальное блюдо. На одной читают: сюрстрёмминг. Ира обрадовалась: «Давно хотела попробовать». Заставила всех одеться, выйти на улицу и открыть там. Не зря… запах, скорее вонь, из квартиры бы не выветрилось, но, пообвыкнув, можно есть. У нас сказали бы – протухшая селёдка. Шведский Абсолют это быстро сгладил, «за дружбу» – теперь первый тост. Узнав о моём не первом браке, одобрили: «Бергман много раз женат». Оказалось, что они тоже смотрели Стриндберга в «Театре на Литейном», вспомнили о Бернадоте, когда вместе воевали против Наполеона. «Ваш Нобель устроил динамитом революцию во взрывном деле, – смеётся Ирина, – а наш посол Коллонтай личным примером взорвала отношения между полами. Революция освобождает всех и от всего».
Первое января, наш первый новый год. Ближе к вечеру, привычно тёмное окно наконец-то стало светлым – пошёл снег, повалил. Одел деревья, оштукатурил соседний дом, требовавший ремонта. Дождался. Я ждал дольше. Убеждён, что «ремонт» у меня – у нас, конечно, – закончен и вышло на зависть. Вокруг всё сделалось белым. Рассеялся свет фонарей в поисках тёмного – нечего не нашёл. На вопросительный Ирин взгляд, я, после секундного замешательства, согласно киваю. Пока соображал, что накинуть на себя, она уже оделась. Первый раз опередила. Приятный повод, чтобы обнять и посмеяться.
Ветра нет. Медленно-медленно опускаются большие, пушистые хлопья. Сказка! В окне женщина кому-то машет, появляется рядом силуэт и исчезает. Она остаётся. Смотрит на снег и на нас. Из других окон тоже выглядывают, хотят посмотреть на сказку, мы – в неё войти.
Ира подставляет руки, снежинки собираются на ладонях. Присоединяю свои, сердце замирает. На ладонях снег, а рукам тепло – мы в нашей сказке. Снег пошёл гуще, закрыл сначала соседний дом, потом женщину в окне. Исчезло всё, остались только Ирины глаза и в них любовь.
– Снежинки – мгновения, отпущенные сверху. Чем мы их наполним?
– Счастьем.
Перестройка
Изменения нашей жизни совпали с переменами в стране. Не очень-то они от нас зависели, но мы в них приняли участие с удвоенной энергией (нас теперь двое).
– Скажите, долго ли ждать перемен к лучшему?
– Если ждать, то долго.
Мы не ждали. Это сейчас кто-то с тоской вспоминает застойные годы, но почему-то забывает, что тогда вначале занимали очередь, а потом спрашивали: «Что дают?» Наш институт утратил значение для города, по-простому – стал разваливаться. Мы организовали. небольшую фирмочку и арендовали помещение поближе к памятнику главному перестройщику России – Петру Первому, в особняке Паскевича. Сюда ходили экскурсии полюбоваться дубовым декором и рыцарским залом. Генеральный директор, известный в Европе архитектор, жалуется: «Плачевная судьба исторического центра. Есть проекты, денег у города нет» – чем мы-то можем помочь?