— Да нет, у нас их бывает много, только они у нас не на коже, а на сердце, где их никому не видно.
Люк замолчал и больше не мешал ей обрабатывать рану. Когда Айрис кончила, он ласково обнял ее и сказал:
— Мама, мне тяжело думать о шрамах, которые у тебя на сердце. Как мне хотелось бы повернуть время вспять, чтобы тебя миновало горе, выпавшее на твою долю. Ничего этого не случилось бы, если бы паше племя тогда так же хотело мира, как сейчас.
Они очень редко поминали те ужасные события, в результате которых Айрис оказалась в становище. Айрис старалась забыть их, но это ей не удавалось. Сейчас она пожалела о том, что упомянула шрамы на сердце. Эти слова всколыхнули в них обоих тяжелые воспоминания.
— Мне не хочется думать о том, как ты оказалась со мной, — сказал Люк. — Но я рад, что это случилось. Я так много узнал от тебя. Без тебя я никогда бы не научился ценить мир. Ведь мой отец разрешил мне поехать в школу только благодаря твоему влиянию. А весной я отведу в те края весь свой парод. Вот увидишь, у нас будет хорошая жизнь.
— Но если ты все время будешь заниматься разведкой и жить вдали от становища, ты никогда не найдешь себе жену. Матери не положено всю жизнь тревожиться и заботиться о сыне.
Люк засмеялся:
— А почему бы и нет? Ты же все равно не перестанешь тревожиться. И почему, по-твоему, я так много времени провожу в фортах? Там сплошь замужние женщины, а значит, мне не грозит потеря свободы.
— Это неизбежно случится, — со смехом сказала Айрис. — Когда ты этого совсем не будешь ждать. Любовь можно встретить где угодно, сын мой. Откроешь глаза — и вот она!
Люк закрыл глаза и притворился, что ничего не видит и спотыкается о вещи.
— Тогда я их не стану открывать. Зачем мне еще одна женщина, которая захочет мной командовать?
— Пошел отсюда! — с притворным гневом воскликнула Айрис. Как же повезет той девушке, которую он возьмет в жены, подумала она. Какой ей достанется замечательный человек! И как гордилась Айрис тем, что он стал таким и благодаря ей тоже.
Глава 10
За двадцать лет, прошедших с роковой зимы 1838/39 года, когда индейцев принудили проделать необыкновенно долгий и тяжелый переход в место, отведенное под резервацию, путь, унесший много жизней и прозванный индейцами Тропой слез, многие чероки протоптали тропинки обратно к своим любимым Большим Дымящимся горам. Хотя путь по этим тропинкам был не прямой и приходилось обходить кручи и пересекать бурные реки, Мелонга твердо решил, что по Тропе слез он Джеси не поведет. Он рассчитывал добраться до места к началу зимы.
Проезжая через небольшие городки, они не привлекали особого внимания. Все считали, что это отец и дочь. Джеси уговорила Мелонгу во избежание неприятностей заменить косынку на голове на соломенную шляпу. Хотя и неохотно, он согласился, а в остальном своей одеждой он ничем не напоминал индейца: на нем были брюки, старый черный пиджак и застиранная белая рубашка.
Погода стояла отличная, и они чаще всего ночевали в лесу. Когда же шел дождь, они прятались в пещерах или под каменистыми навесами в горах. Порой им попадались индейцы-земледельцы, и тогда у них была возможность постирать одежду, поспать ночь на настоящей постели и съесть приготовленный на плите обед.
Но Джеси больше нравилось ночевать под открытым небом. Днем она ехала позади Мелонги, и они мало разговаривали. Но вечером, после ужина, состоявшего из сушеной кукурузы и, если повезет, зажаренного на костре кролика или белки, Мелонга зажигал трубку и, прислонившись спиной к дереву, заводил рассказ о прошлом. Джеси слушала его затаив дыхание.
Как-то вечером, когда они были в пути почти две недели, Мелонга рассказал ей про то, что случилось с чероки после того, как правительственные войска изгнали их с родных земель. По сведениям, которые за эти годы просочились с индейской территории, они объединились там с четырьмя другими племенами.
Во время перехода погибло почти четырнадцать тысяч чероки.
— Казалось, что наш народ сломлен навсегда, — сказал Мелонга. — Но, по слухам, они оправились и живут вполне прилично. Мы всегда считали себя культурным племенем. Мы жили в бревенчатых домах, носили домотканую одежду, занимались скотоводством и пахали землю на быках. Некоторые наши мужчины даже женились на белых женщинах, а наши вожди знали грамоту и английский язык и понимали законы. Так что неудивительно, если те, кто выжил, восстановили у себя старые порядки. Как-то раз я даже видел газету, которую они издают в своей столице Талеквах. На двух языках — английском и чероки. Называется «Чероки адвокат». И школы у них есть — и мужские, и женские.
Джеси с интересом разбиралась в слоговой азбуке чероки. Ее изобрел чероки-полукровка, которого звали Секвойя, и она быстро получила распространение. Джеси уже раньше под руководством Мелонги научилась писать на языке чероки, но никому об этом не сказала. Ее родителям это не поправилось бы, Майклу тоже. А его мать закатила бы истерику, узнав, что ее будущая невестка умеет читать и писать на языке дикарей.
— А чем ты там собираешься заняться, Мелонга? — спросила Джеси.
Мелонга долго смотрел на пламя костра, потом обреченно сказал:
— Умереть.
— Не надо так говорить!
— Почему же? Смерть — это просто переход из одного места обитания в другое. Я не боюсь смерти. Чероки вообще не боятся смерти. Но до тех пор, пока меня не позовут духи, я буду лечить, как могу, свой народ. И я хочу найти родных. Может быть, еще живы брат и сестра. А если они отправились в другое место обитания, я найду их детей. У меня опять будет семья. И у тебя тоже, — закончил он уверенным тоном.
— Ты думаешь, я найду маму?
— Такие глаза, как у тебя, встречаются очень редко. И не так уж много белых женщин живет у команчей, во всяком случае, не многие пользуются их доверием. Обычно они превращают пленных в рабов. Но с этой белой женщиной они, видимо, обращаются хорошо, иначе она не вернулась бы к ним по доброй воле.
— Расскажи мне, что ты знаешь о команчах.
— Они отличаются свирепым нравом. Но говорят, будто они приютили у себя великого Секвойю. Он с отрядом оказался на их территории, когда искал избежавших Тропы слез чероки; лошадей у них украли индейцы из племени тевокени, поэтому пришлось построить плот, чтобы перебраться через реку. Тут их увидели команчи и, решив, что это техасцы, потому что на них были шляпы, собрались было всех их убить. Но кто-то из команчей заметил, что в шляпы воткнуты перья. И тогда команчи помогли Секвойе и его спутникам, дали им еды и лошадей и отпустили с миром. Так что не все команчи так уж плохи. Да и вообще нет людей, в которых не было бы хорошего, — закончил Мелонга.
— Я хочу взять с тебя обещание, — заговорил он после паузы. — Если в форту тебе никто не захочет помочь, обещай, что вернешься в Редоукс. Оставаться здесь и одной продолжать поиски слишком опасно.
— Нет, — упрямо сказала Джеси, — такого обещания я тебе не дам. Не для того я проделала весь этот путь, чтобы при первой трудности вернуться домой, не узнав правды. И ты это отлично знаешь, Мелонга.
— Конечно, знаю. Поэтому я и решил дать тебе вот это. — Он вынул из-за пазухи нож и протянул его Джеси. — Я хочу, чтобы ты умела защитить себя.
Джеси смотрела на зловеще поблескивающий клинок. Потом взяла нож в руку. Он показался ей тяжелым и неудобным. Ей стало страшно, и у, нее задрожали руки.
— Я научу тебя твердо держать его в руке и пользоваться им с умом и сноровкой. Я буду тебя этому учить каждый вечер. К тому времени, когда мы доберемся до форта Смит и наши пути разойдутся, мне можно будет не бояться за тебя.
Джеси не хотела даже думать о том времени, когда они с Мелонгой расстанутся, но индеец твердо сказал, что не пойдет с ней дальше форта Смит. Разумеется, он найдет ей проводника до форта Бэрд, а сам двинется в сторону столицы чероки Талеквах, где надеется найти родных.
— Ты научишься владеть этим ножом не хуже индейского воина, — пообещал он.