Что же именно в нас будет для них экзотичным? Какой он наш любовный миф?
Во-первых, у нас, у русских, любовь живет в сердце или душе, а не в голове, печени или животе. Мы уподобляем ее огню, в ней можно сгореть. Любовь – это опасность. Она никому не понятна, у нее нет причины, она ни из чего не следует, ее возникновение вызывает только удивление и недоумение, поэтому в любви нужно объясниться. То есть объяснить, восстановить недостающие логические связи.
Во-вторых, любовь возникает внутри нас как живое существо, рождается (или вспыхивает), растет, развивается и только потом, окрепнув, набрав силу, овладевает человеком полностью, становится сильнее его. Открыться и означает выпустить любовь наружу, показать ее другому, дать любви особую судьбоносную силу. Это-то и страшно, можно потом не совладать со своей любовью.
В-третьих, признаваясь в любви, мы признаемся в своей самонедостаточности. Именно поэтому мы и признаемся, а не просто говорим. Ведь самонедостаточность – это дефект, ущербность, зависимость, то, что обычно человек пытается скрыть от других.
Наш миф о любви, очевидно, зашифрован в этих трех действиях, совершаемых при любовном объяснении: объясняться, открываться, признаваться.
И все это для нас – и первое, и второе и третье – сущая мука.
Мучаемся, решаемся, подбираем слова, иногда произносим их, иногда пишем, а потом с теми или иными вариациями говорим главную фразу: «Я люблю тебя». Точнее – признаемся: «Я люблю тебя». Но какие мы приводим аргументы в своем объяснении?
Их масса. Мы киваем на судьбу. Мы говорим о взаимодополнительности. Мы вставляем напоказ свою потребность в другом, давая ему поле для самореализации.
Или мы симулируем все это, играя в любовь.
Игра в любовь – тоже часть нашей и европейской культуры. Опасные игры, игры с огнем, опасные связи. К слову сказать, роман Шодерло де Лакло «Опасные связи», вышедший во Франции в 1782 году, был переведен на русский язык и издан уже в 1805-м и пользовался широкой популярностью в России.
Прочтите это объяснение в любви. Тургенев «Отцы и дети», сцена объяснения Базарова и Одинцовой. Ведь это же одна из культурных моделей нашей любовной игры!
– Мы говорили с вами, кажется, о счастии. Я вам рассказывала о самой себе. Кстати вот, я упомянула слово «счастие». Скажите, отчего, даже когда мы наслаждаемся, например, музыкой, хорошим вечером, разговором с симпатическими людьми, отчего все это кажется скорее намеком на какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастьем, то есть таким, которым мы сами обладаем? Отчего это? Или вы, может быть, ничего подобного не ощущаете?
– Вы знаете поговорку: «Там хорошо, где нас нет», – возразил Базаров, – притом же вы сами сказали вчера, что вы не удовлетворены. А мне в голову, точно, такие мысли не приходят.
– Может быть, они кажутся вам смешными?
– Нет, но они мне не приходят в голову.
– В самом деле? Знаете, я бы очень желала знать, о чем вы думаете?
– Как? я вас не понимаю.
– Послушайте, я давно хотела объясниться с вами. Вам нечего говорить, – вам это самим известно, – что вы человек не из числа обыкновенных; вы еще молоды – вся жизнь перед вами. К чему вы себя готовите? Какая будущность ожидает вас? Я хочу сказать – какой цели вы хотите достигнуть, куда вы идете, что у вас на душе? Словом, кто вы, что вы?
– Вы меня удивляете, Анна Сергеевна. Вам известно, что я занимаюсь естественными науками, а кто я…
– Да, кто вы?
– Я уже докладывал вам, что я будущий уездный лекарь.
Анна Сергеевна сделала нетерпеливое движение.
– Зачем вы это говорите? Вы этому сами не верите. Аркадий мог бы мне отвечать так, а не вы.
– Да чем же Аркадий…
– Перестаньте! Возможно ли, чтобы вы удовольствовались такою скромною деятельностью, и не сами ли вы всегда утверждаете, что для вас медицина не существует. Вы – с вашим самолюбием – уездный лекарь! Вы мне отвечаете так, чтобы отделаться от меня, потому что вы не имеете никакого доверия ко мне. А знаете ли, Евгений Васильевич, что я умела бы понять вас: я сама была бедна и самолюбива, как вы; я прошла, может быть, через такие же испытания, как и вы.
– Все это прекрасно, Анна Сергеевна, но вы меня извините… я вообще не привык высказываться, и между вами и мною такое расстояние…
– Какое расстояние? Вы опять мне скажете, что я аристократка? Полноте, Евгений Васильич; я вам, кажется, доказала…