Потом я подумала, что они, наверно, просто сознательно защищались от солнца. Аманда вообще, похоже, хотела сохранить свою бледную кожу такой бледной, насколько возможно.
Но это не объясняло мешки у них под глазами.
Мы с мамой впервые встретились с Амандой, и я особо к этому не стремилась. Мне все еще претило, что она пригласила Питера к себе домой на прошлый День Благодарения, хотя знала, что это наш первый праздник без папы. Когда Питер позвонил и сказал мне, что не приедет домой, он меня очень расстроил.
Итак, Аманда и Питер приехали на подержанном серебристом Мерседесе с откидным верхом, который ее отец – который, кстати, тоже мозгоправ – отдал ей, когда купил новую машину, и они выглядели так, будто не мылись неделями. Когда я что-то сказала об этом маме, она ответила, что студенты колледжа так и живут. Что-то насчет протеста против навязанных родителями правил гигиены, который начинается, когда они покидают дом.
Аманда, безусловно, хорошенькая – от этого никуда не денешься, и неважно, что Трейси считает ее суперхудой, а ее голову – слишком большой для ее тела. Она одевается в мешковатую одежду, создающую впечатление, что у нее нет денег, но это настолько хорошо смотрится, что понимаешь – деньги у нее точно есть. У нее очень длинные светлые волосы и зеленые глаза, и она похожа на сонную кошку, когда улыбается.
Или на обдолбанную кошку.
Несколько дней после их приезда я на самом деле верила, что они очень–очень много работали, и Питер слишком истощен, чтобы разговаривать. Он едва снисходил до того, чтобы заметить мое существование, пока не сказал, что отдает мне свой старый iPhone, потому что Аманда подарила ему новый. Это было на третий день после приезда.
Для некоторых братьев и сестер нормально не разговаривать, но не для нас. Мы с Питером были по-настоящему близки. Он всегда присматривал за мной, и даже у всех на виду относился ко мне хорошо. Может, потому что у нас разница – четыре года. Когда мы были маленькими, мы не соперничали из-за игрушек, а когда стали старше – из-за друзей.
Я могла обратиться к нему практически в любой ситуации, если мне требовался совет. А когда он приехал домой с Амандой, я собиралась рассказать ему, что нервничаю перед возвращением в Юнион после того, как сломала Регине жизнь. И о том, что мне нужны реальные «стратегии преодоления трудностей» вместо тех, к которым Кэрон и мама пришли на терапии – в них я должна была рассказать Регине, как ее действия меня обидели, заполнив пробелы в предложении: «Регина, когда ты... пробел..., я чувствую себя... пробел».
Первый – и единственный – раз я засмеялась на терапии, когда попыталась представить себя говорящей это предложение Регине.
В любом случае, бесполезно было обращаться к Питеру за советом о чем бы то ни было, пока он расхаживал с таким огромным самомнением. Отдав мне свой дурацкий iPhone, он потрепал меня по голове и назвал «мелкой». А Аманда с печальным видом одарила меня странной улыбкой и сказала, что я просто невыносимо милая. «Пит, а на что это похоже – иметь младшую сестру?» – заявила она прямо передо мной таким голосом, который большинство людей используют, говоря о щенятах, котятах или младенцах. «Ой, ты только посмотри на нее – такая сладенькая. Это, должно быть, так весело!»
Конечно, теперь я понимаю, что тогда они оба были абсолютно обдолбаны. Единственное, чего я не знаю – что они еще употребляли, кроме травки.
На самом деле это последнее о чем я хочу говорить.
– Так Джейми поздоровался с тобой сегодня? – спрашивает Трейси.
На самом деле, это вторая – последняя вещь, о которой я хочу говорить.
Я покачала головой, даже не глядя на нее. Она потянулась, чтобы включить альбом «Feist», который она крутит без остановки с тех пор, как я его посоветовала, и больше ничего не спросила.
***
Я лежу на низенькой кроватке Трейси, используя каждый трюк, который я знаю, чтобы заснуть, когда слышу это.
Сначала я даже не распознаю звук.
А потом узнаю. Это мой телефон вибрирует.
Кто-то звонит мне.
Я смотрю на часы. Час ночи.
Я смотрю на Трейси, которая засыпает примерно за три секунды и может проспать все что угодно. Она в отключке.
Я наощупь ищу телефон, который так вибирировал, что сполз с коврика, а теперь практически скачет вверх-вниз на деревянном полу и, наверно, будит весь дом.
Когда я сжимаю его рукой, знакомый спазм подкрадывается к горлу. Сердце начинает дергаться и пропускать удары, а дыхание становится поверхностным. По идее, как только человек распознает симптомы панической атаки, он может побороться с ними и взять под контроль. Я еще не освоила это великое искусство, но сейчас, по крайней мере, часть моего мозга остается рациональной, пока дыхательные пути стремятся закрыться, и вместо вопля: «Я умираю?» она спрашивает: «Почему сейчас?», а это уж точно более конструктивный вопрос.
Кэрон бы сказала... О, забудь про Кэрон. Я уже устала все время мысленно ее слушать. Такое ощущение, что она заползла в мою голову и установила там целую кучу автоматических сценариев реагирования на разные вещи. Мне не нужно, чтобы она говорила, почему я на грани панической атаки – я и так знаю, почему. Потому что если один звонит другому в час ночи, на это есть одна причина – что-то не так. Ужасно и отвратительно не так.
Теперь телефон вибрирует в моей руке, и всеми фибрами души я ощущаю, что этот звонок связан с Питером. Наверно, Аманда врезалась на своем дурацком модном кабриолете в столб, Питера выбросило из машины, он ударился головой об дерево, и сейчас мертв или парализован. А может, они были на вечеринке, и он переборщил с этими дурацкими наркотиками, на которые она его подсадила.
Все, что я знаю, – это если бы Питер оставил бы меня наедине с Кейтлин, я бы никогда, никогда не простила его.
Я пытаюсь сделать глубокий вдох, наклоняюсь и затем смотрю на телефон.
На нем написано не «Госпиталь Массачусетса в Бостоне».
На нем написано не «Мама».
На нем «Джейми».
Я моргаю. Я сплю.
Этого не может быть. Или может?
– Алло? – шепчу я, голос грубый и скрипучий от нехватки воздуха.
Сначала пауза. Потом:
– Привет.
Как только я слышу его голос, я снова чувствую руки Джейми на моих руках. Тепло начинает проделывать свой путь по моей шее, через лицо, под волосы. Оно убирает спазм из горла и легких, и все как будто снова раскрывается, и появляется некое чувство, наполняющее все тело.
– Привет, – умудряюсь произнести я.
– Ты в порядке, после того что сделал Халлис?
– Я... – Я стараюсь казаться спокойной и нормальной, как обычно, но меня настолько смущает, что он был свидетелем моего падения в бассейн, злит, что он мне не звонил, и так радует, что я с ним говорю, что я едва могу составить внятное предложение. Не знаю, с чего начать. Что я должна сделать – так это повесить трубку. Но я больше двух месяцев ждала этого звонка.
Мне нужно все прояснить.
– Можешь спуститься? – спрашивает он.
– Сейчас? Подожди... куда?
– На улицу.
– Я не дома, – говорю я.
– Я знаю.
– Ты... Как?
– Роуз.
– Я не могу просто...
– Пожалуйста.
Ого. Никогда раньше не слышала от Джейми слово «пожалуйста». Мой желудок делает маленькое сальто. Так сложно сказать «нет» Джейми Форта. А сказать «нет», когда он говорит «пожалуйста»... Интересно, сможет ли хоть одна девушка это сделать. Хоть я и думаю, что он совсем не имеет права звонить мне в час ночи, заставлять вставать и идти на улицу просто потому, что он хочет меня видеть, я вылезаю из постели и надеваю свою мокрую обувь. Ненавижу его власть надо мной.
Но это еще и волнующе. Или... как бы это сказать. Горячо, наверно.
Да. Горячо.
И я знаю, что это глупо.
Но все эти горячие штучки для меня в новинку, и они кажутся мне непреодолимыми.
– Хорошо, постараюсь, – говорю я. Но он уже положил трубку, будто знает, что я уже на полпути к двери.