— Загвоздка? — повторяю я, стараясь продемонстрировать им, что я почти не слушаю.
— Проблема, — говорит Кэрон, подчеркивая слово «проблема», как будто мне нужен синоним к «загвоздке». Если она думает, что меня смущает значение слова «загвоздка», а не перемалывание этой темы в очередной раз, она совсем забыла моего папу, которого хорошо знала. Папа начал показывать нам с Питером карточки со словами, когда мы еще говорить не научились.
Кэрон и моя мама выглядят так, словно они сестры. Обе высокие с темно-каштановыми волосами и светло-голубыми глазами, очень худые и носят то, что я бы назвала «одежда мозгоправа» – природных тонов, которые сливаются с мебелью в офисе, с ярким ожерельем или шарфом. Может быть, это их униформа. Обе носят очки в черепаховой оправе – мама тратит много времени, чтобы ее прическа бросалась в глаза, а Кэрон всегда акцентируется на лице. Думаю, вы бы поняли, что сейчас они отличаются друг от друга энергетикой. Кэрон спокойна, а мама выглядит абсолютно нервозной, как будто усиленно борется за право держать под контролем некоторые вещи. Такие вещи, как я.
—Ты понимаешь, почему у твоей мамы проблемы с мемориальным сайтом?— спрашивает Кэрон. — Почему она хочет, чтобы ты его закрыла?
Я знаю, что должна сказать «да» – в конце концов, мы ходим вокруг да около этой темы на протяжении всего лета. И я могу это сделать, потому что технически я понимаю эту проблему. Я сделала нечто очень публичное, и сделала это без маминого разрешения, использовав семейные фотографии с папой. Но я не понимаю, почему наличие сайта, посвященного папе, настолько сводит ее с ума. Я думала, она будет счастлива, когда увидит все фото, которые я отсканировала и загрузила, все цитаты, которые я опубликовала, и раздел «Слово Дня» с его любимыми словами.
Но она не была счастлива. Она была в бешенстве. А когда она поняла, что меня даже не волнует ее бешенство и что если она хочет закрыть сайт, ей придется сообразить, как сделать это самой, был адский скандал.
Думаю, маму больше всего раздражает в этом сайте предложение посетителям открыто высказывать свое мнение. Я запустила сайт, и могу вносить изменения, но не могу предсказать, как отреагируют люди. А выясняется, что туда заходят самые разные люди, которые хорошо знали папу, и кое-что говорят о нем. Маме это не нравится, поскольку она не может контролировать все, что они пишут.
А мне именно это и нравится.
— Роуз, ты еще с нами? — спрашивает Кэрон. Она обычно дает мне около трех секунд на раздумья, а потом делает замечание с намеком на то, что я невнимательна.
— Нет, мне кажется, я не совсем это понимаю, — вру я.
— Проблема, Роуз, — говорит мама, а ее напускное спокойствие лишь показывает, как ее беспокоит этот разговор, — в том, что ты действовала за моей спиной после того, как я специально тебя попросила так не делать, и втянула в это Питера, когда взяла его кредитную карту.
— Ты можешь сказать Роуз, как себя чувствуешь из-за этого?
— Преданной. Преданной в момент особой уязвимости.
Мне хочется закатить глаза, но я знаю, что из–за этого мама может опять почувствовать себя преданной в момент особой уязвимости. Не то, чтобы меня не беспокоило ее чувство преданности, я просто думаю, что у нее смешные причины для этого.
Может, это и значит, что меня оно не беспокоит. Я точно не знаю.
— А еще это меня пугает,— продолжает она. — Многие люди зарабатывают на тех, кто скорбит. А у Роуз теперь какие–то взаимодействия с людьми, о которых она раньше никогда не слышала, а они заявляют, что знали ее отца. Это опасно во многих смыслах, включая эмоциональный.
— Можешь объяснить Роуз, что ты под этим понимаешь?
Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом. Эта цитата Шекспира подходит для нашей вечной истории.
— Роуз открыла сайт в годовщину смерти ее папы в июне. В течение нескольких часов на сайте появилось около пятидесяти комментариев о нем. Некоторые – хорошие, некоторые – странные, некоторые были от людей, которые явно совсем не знали Альфонсо и просто хотели придать себе важность и быть к этому причастными. Это для каждого было бы невероятно больно и смущающе, а для девочки–подростка, которая потеряла отца – особенно. Роуз три дня тогда не выходила из своей комнаты.
Это не совсем верно. Я выходила, чтобы воспользоваться туалетом и перекусить.
— Я просто читала комментарии и отвечала людям, — говорю я. — Не такое уж важное занятие.
— Это лишь часть того, что ты делала, Роуз. Ты также переживала эмоциональную травму в результате всей этой информации, которая на тебя навалилась и не сочеталась для тебя с человеком, которого ты думала, что знаешь...
— Кэтлин,— говорит Кэрон своим особым голосом. Это какой-то код, который они придумали, потому что каждый раз, когда Кэрон так произносит ее имя, мама выглядит виноватой и прекращает говорить.
Что такого в том, что я контактирую с людьми, которых мы не знаем, но они знали папу? И что, если парень, который провел с ним около двух дней в Ираке, написал о том, как они пили пиво вместе и назвал папу «редкой птицей»? Почему это считается менее достоверным, чем мой рассказ о том, как он впервые показал мне свои 20 томов Оксфордского словаря?
Я не знаю, как мы с Кэтлин до такого докатились. Я чувствую, что все было хорошо, а потом внезапно все изменилось. В прошлом году в мой День Рождения у нас был откровенный разговор, и казалось, что наконец-то все между нами будет нормально. Она извинилась за то, что «оставила меня с моим горем», объяснила, что ей нужна помощь, и спросила, пойду ли я с ней на терапию. Я сказала, что подумаю.
Какой же это было ошибкой! Через два месяца я запустила папин сайт, и, когда я отказалась принимать душ, просидев несколько дней за компьютером, она практически потащила меня за мои сальные волосы на первый прием к Кэрон.
— Итак, Роуз, когда ты слышишь, как твоя мама говорит о чувстве преданности и страхе, что ты чувствуешь?
Этот вопрос возникал и раньше, но я полагаю, что не отвечала на него правильно. Возможно, сегодня у меня получится сказать правду.
— Я чувствую недовольство, — отвечаю я. Этот ответ очень отличается от моего обычного. — Я чувствую себя плохо.
Брови Кэрон взлетают вверх.
— Недовольство? — очень медленно повторяет мама.
— Я не понимаю, почему мы продолжаем говорить об этом. Это начинает раздражать.
— Мы продолжаем говорить об этом, потому что ты отказываешься закрыть сайт, хоть ты и неспособна объяснить, почему хочешь продолжать над ним работать, когда контакты с теми людьми тебя явно расстраивают.
Те люди. Она имеет в виду Вики.
Сегодня утром я получила от Вики письмо по электронной почте. Она напоминает, что мне нужно повеселиться в последние выходные перед началом учебного года во вторник. Вики время от времени напоминает о себе, присылая короткие вдохновляющие высказывания или отсканированные фотографии – это часть ее проекта, в котором она сканирует каждое фото, сделанное ею до появления цифровых камер. Она присылает мне только свои забавные фотографии – например, с Хэллоуина или других вечеринок – где она делала из своих волос нечто большое и безумное. Вики из Техаса, и она парикмахер, поэтому у нее огромный опыт создания пышных причесок. Каждый раз, когда она присылает мне новое фото, на нем оказываются самые пышные волосы из всех мною увиденных. Когда я сказала ей, что у меня самые никудышнейшие, необъемнейшие, наипрямейшие и самые наискучнейшие волосы за всю историю человечества, она ответила, что мне нужно «со всех ног мчаться» в Техас и дать ей поработать над ними. «Когда я с тобой закончу, милая», – написала она, – «ты сама себя не узнаешь».
Вики вырастила сына – сержанта Трэвиса – и дочь в одиночку. «Хорошая одинокая христианка» – так она себя описывает. Она никогда не говорила мне об отце ее детей, хотя я читала письмо, которое написал папа Трэвиса, а она опубликовала его на сайте. И она почти не рассказывает о дочери. У меня есть ощущение, что они практически не общаются. Но она любит писать о Трэвисе и всегда заканчивает письма словами: «Твой папа наблюдает за тобой, так же как мой Трэвис наблюдает за мной. Благослови тебя Бог, милая».