– Вы поймите, Даша, вам сейчас нужны силы. Я пока еще не совсем в курсе вашего дела, но знаю только одно: Лиза сказала, что вас обвиняют в убийстве соседа, которого вы не убивали.
– Да разве дело только в этом? Кто кого убил… Все это пустое… Ничтожное… Я и тюрьмы не боюсь. У меня вот здесь болит, понимаете? – И Даша осторожно, словно у нее под свитером была рана, положила руку на грудь. – Так болит… Никак не могу смириться с мыслью, что он все забыл, понимаете? Мы же были с ним одним целым, ходили, всегда держась за руки. Мы были невозможно счастливы. Мы пустили друг в друга корни. Я даже и представить себе не могла, что мужчина способен на такую любовь. Я не знала, что такое подушка, потому что всегда спала на его плече, там даже впадинка такая есть, словно специально для моей головы. Мы, ложась спать, складывались в одно целое и засыпали. Как единый организм. Мы были так счастливы!
Глафира слушала молча, сочувствуя Даше и понимая, что никто ей не поможет справиться с болью от потери любви, кроме нее самой.
– Я скажу дежурную фразу, – проронила Глаша осторожно, – но она такая верная: вам надо это просто пережить. Стиснуть зубы и пережить.
– Да-да, – вздохнула Даша, уставившись в окно, словно там мимо нее с дьявольским свистом пролетали все ее несбывшиеся надежды, призраки большой, придуманной ею же самой любви, черные тени того, что прежде было радостью. – Скажите еще, что время все залечит. Конечно, я понимаю, что, если выживу и не свихнусь, то со временем успокоюсь, просто забуду. Но я же буду страдать до скрежета зубовного. Сколько еще бессонных ночей мне уготовано? Переживу ли я физически эту отраву предательством? Не погибну ли?
– Если доверитесь нам, то переживете. Думаю, что радикальная смена обстановки пойдет вам на пользу. Следственный изолятор еще ни на кого не действовал успокаивающе, согласитесь.
– Хорошо…
– У вас есть дети?
– К сожалению, нет. – Даша помолчала немного, потом сказала как бы в продолжение своих пока еще не озвученных мыслей: – Она, знаете, выпить любила…
– Это вы о ком?
– О той, с которой у него связь. Такая грубая деваха, простая, матерщинница страшная… Не понимаю, что он в ней нашел. Причем был бы он у нее один! Она же и с Лешей крутила роман, и с Валеркой Зосимовым, соседом нашим… Не удивлюсь, если выяснится, что у нее еще кто-то есть…
– Как получилось, что заподозрили именно вас?
– В квартире Валерки нашли отпечатки моих пальцев. На стакане. Но у нас дома тоже такие стаканы есть. Может, убийца просто взял и поставил их на стол в кухне Валерки. Да такие стаканы есть почти в каждом доме! Обыкновенные такие, прозрачные, толстого стекла. Ну и на ноже – тоже…
– На ноже, которым убили вашего соседа, ваши отпечатки пальцев? Но это уже серьезно…
– Нож мой, честно. Специальный такой нож для резки мяса. Я понятия не имею, как он там оказался!
– А это точно ваш нож?
– Мне показали его, да, это мой нож, но я ничего не сказала. Просто молчала, и все. Но там, понятное дело, полно отпечатков моих пальцев. К тому же дома-то его нет… Точно, мой. И это так противно… Кто-то стаканы наши с моими следами отнес к Валерке, потом нож…
– А вы-то сами что думаете по этому поводу? Кто убил вашего соседа?
– Понятия не имею! Может, кто из друзей Лешиных, не знаю… У нас часто бывали какие-то знакомые мужа. Некоторые из них знали и Валеру. Я уже мозги сломала, ничего не понимаю. Что я сделала этому человеку, который решил меня подставить?
– А может, это сделала как раз та самая женщина?
– Лариска-то? Может… Я ее не знаю. Видела только, как она к Валерке приходила. Иногда они втроем выпивали – мой муж, Валерка и эта… сука! Теплая такая компания. У меня от всего этого просто голова шла кругом. И когда я спрашивала, как ему не стыдно при жене, которая находится через стенку, проводить вечера в пьяной компании соседа и его подружки, то Леша мне в ответ грубил, говорил, что брак, это, мол, не тюрьма, не каторга. Что он просто отдыхает, расслабляется. Я ему говорю: Леша, ты ведь не был таким, ты был совсем другим. На что он только ухмыляется. А я смотрю на него и думаю: это не мой Леша, не мой… Это какой-то совершенно другой человек. Грубый, распущенный, циничный… Скажите…
– Глафира, – напомнила ей Глаша свое имя.
– Скажите, Глафира, неужели люди действительно способны вот так кардинально меняться?
– К сожалению, да. Но только слабые люди. Так сказал мне один умный человек.
– Ну, уж моего Лешу трудно назвать сильным человеком. Это правда… Знаете, я вот сейчас говорю о нем, и сердце так бьется, бьется…
– Как вы думаете, Даша, кто вас подставил?