— Скажите, пожалуйста, что Эймс думает о причинах своего провала? — начал он, заглядывая в карточку.
— Он обвиняет в нем вас, — ответил я, — я имею в виду КГБ.
— Почему?
— Потому что, как только он называл вам имена сотрудников КГБ, которые работали на ЦРУ, вы их арестовывали и расстреливали.
По его словам, это выглядело так, как если бы над зданием ЦРУ в Лэнгли повесили огромный транспарант с неоновыми буквами: «крот».
— Но, друг мой, — сказал на это Юрий, — не надо забывать, что, по информации, идущей от вашего правительства, шпионская активность г-на Эймса началась в 1985 году. Большая часть казней приходится на тот же или на следующий год. Если вина за появление неонового транспаранта в Лэнгли лежит на нас, как считает Эймс, то чем объяснить, что для его ареста ЦРУ и ФБР понадобилось целых девять лет'?
— Думаю, что ЦРУ было не так легко признать, что в его рядах действует изменник. К тому же я не столь высокого мнения о талантах ФБР, как вы.
— Если говорить серьёзно, Пит, могло ли это быть подлинной причиной? — продолжал Юрий с доброжелательной интонацией. — Подумайте сами, с чем вы предлагаете согласиться. Разведывательные службы всего мира учитывают возможность враждебного проникновения. Они следят за первыми признаками измены кого-либо из своих сотрудников, малейшими намёками на неё. И в ЦРУ работают не такие уж простаки, чтобы не заметить ту большую неоновую вывеску. Нег, друг мой, нет. У внезапного ареста г-на Эймса в 1994 году причина скорее всего иная.
— Например?
Помолчав, Юрий спросил:
— Не упоминал ли Эймс кого-нибудь в нашей стране, возможно, здесь, в Москве, кто мог бы его выдать, раскрыть ЦРУ?
Такой оборот беседы начинал меня беспокоить.
— Нет, — ответил я, — на этот счёт Эймс мне ничего не говорил. К тому же он как будто раскрыл на вашей стороне всех, кто работал на ЦРУ. Хотя Эймс, естественно, сознавал опасность разоблачения его кем-либо в Москве.
— Этим человеком, друг мой, мог быть и не агент, — сказал Юрий. — Эймс мог быть выдан кем-либо из чиновников на государственной службе. И если предположить, что именно это и произошло, то Эймс узнал бы об этом человеке только после своего ареста. Его ведь все ещё допрашивают? На этот счёт на допросах ничего не всплывало?
— Я просто не знаю. Если в Москве такой человек есть, то Эймс мне его не называл. Так вы считаете, что Эймса мог выдать кто-либо из государственных служащих?
Юрий от прямого ответа уклонился: «в политике, как и в разведке, вероломства хватает».
Он перешёл к следующему вопросу, заглянув в карточку. 30 минут и дюжину вопросов спустя все они были исчерпаны. В тот же момент наша хозяйка подала главное блюдо. «Давайте поедим сначала, потом я расскажу о том, что вас интересует», — сказал Юрий. Наконец обед был окончен.
Юрий достал из кармана другую карточку.
— Вы готовы?
— Да, — ответил я нетерпеливо.
— Моё правительство не будет делать официальных заявлений насчёт того, работал ли Эймс на КГБ. Мне, однако, поручено передать вам в неофициальном порядке, что, по нашему мнению, имеется достаточно доказательств того, что г-н Эймс не несёт ответственности за разоблачение изменников, которые были арестованы в 1985 году и позже казнены. В каждом отдельном случае эти люди попались в результате собственных ошибок или промахов ЦРУ и иных учреждений США, из-за чего ими и заинтересовались в КГБ. Я готов рассказать вам, как был разоблачён каждый из этих шпионов. Начнём с изменника Олега Гордиевского.
Юрий излагал тщательно отработанный текст и в течение последующих 20 минут дал подробные объяснения, которые полностью реабилитировали Эймса. Я не мог скрыть разочарования. Эймс сам мне признавался, что выдал КГБ имена более 20 агентов, которые были завербованы ЦРУ или ФБР. А Юрий доказывал, что Эймс не помогал ни КГБ, ни советской военной разведке, известной как ГРУ — Главное разведывательное управление, раскрыть кого бы то ни было из этих агентов. И тут до меня дошло, насколько наивно с моей стороны было думать, будто КГБ пожелает обсуждать со мной дело Эймса. В заключение Юрий поинтересовался, имеются ли у меня ещё какие-либо вопросы. Я отвёл глаза и уставился прямо в зеркало в шкафу напротив.
— Только один, — ответил я. — Если Олдрич Эймс не передал КГБ и ГРУ ни крохи стоящей информации, за что же тогда ему заплатили более двух миллионов долларов — больше, чем когда-либо платили американскому изменнику?