Уэнсдей не прекращала играть. Музыка рассказывала миру столько всего… и это ни один дурак в Неверморе не мог понять.
Она пошла спать, только когда небо затянули тучи.
Наутро жизнь академии вернулась в обыкновенное русло: никто уже и не помнил о двух убийствах, и занятия возобновили. Лишь самые эмоциональные ученики звонили родителям и просили их забрать куда подальше от этого страшного места. Остальные вели себя слишком обычно. Уэнсдей их всех не понимала. Одни боялись за свои никчёмные жизни, а другим просто наплевать. Но, признаться, высший цинизм последних её поражал в хорошем смысле. Её считали чуждой ко всему человеческому, а в то же время всякие безымянные студенты школы никак не реагировали на убийства и забыли о своих погибших друзьях.
Наверное, не зря она считала это понятие вымыслом. Друзья мгновенно забывали о тех, кто их покинул. Не все, но подавляющее большинство. Но как же понятие дружбы всеми расхваливалось…
Но смерти поставили всё на место. Это не Уэнсдей не умела дружить. Это дружбы не существовало. И всё же, хотелось продолжать называть хотя бы Энид с Ксавье друзьями.
Хотя в случае, если кто-то из них окажется причастным к убийствам, её руки не дрогнут. Она либо их упечёт за решётку, либо расправится методом куда более действенным.
Именно поэтому она поручила Ксавье вместе с ней узнать о «Песне утра». Держать возможного врага следовало ближе к себе. А если он и правда её так называемый друг — помощь будет бесценна.
Если Уэнсдей и научилась что-то ценить — вклад других людей. Они могли как всё разрушить, так и помочь в воссоздании чего угодно из несочетаемого друг с другом мусора. А могли сделать то и другое одновременно.
Единственный, кому она доверяла почти на сто процентов — Вещь. Эта рука предана ей искренне. Если Уэнсдей правильно понимала значение этого слова.
Когда закончился последний урок, — то была углублённая математика, которую помимо неё посещали только всякие изгои школы изгоев, — Уэнсдей нашла в пятиугольном дворе Ксавье. Парень рисовал на кирпичах новую картину. Какой-то готический замок, над которым летали ожившие каменные горгульи. Его младшая сестра — которая вчера утащила его до самой ночи в кафе, — к счастью, не ошивалась поблизости. Почему-то Уэнсдей не понравилось, что парень ушёл с территории школы в какое-то там кафе. С какой-то подозрительной британкой в жёлтом платье.
— Ты что-то узнал про общину? — было слишком людно, чтоб открыто разговаривать о сектантах.
— И тебе привет, — буркнул Ксавье, не отвлекаясь от рисования. — Вообще, Аякс помог. Мы нашли маму Бьянки в Фэйсбуке. А заодно и её нового мужа, главу этого… общества, — рассказал он, наводя тёмной краской тени на теле горгульи.
Его напряжённый взгляд, хотя с уст и срывалась важная информация, не соскальзывал с рисунка. В расширенных зрачках отражалось творение целиком. И контуры лица стали чёткими, как у изваяния, созданного руками мастера. В этом творческом потоке Ксавье напомнил ей её саму. Нечто среднее между ощущениями от написания книги и исполнения музыки. Необычно. Даже промелькнула мысль оставить его наедине, пока картина не будет готова. Но времени на это не было.
— И что вы выяснили?
— Они вчера всей своей «элитой» приехали в Джерико. Приглашают всех на проповеди. И на личную встречу по предварительной записи, — уголок губы Ксавье дрогнул в нервной ухмылке.
— Вы меня записали?
— Мы не тупые, — он убрал кисточку от почти готовой картины и обернулся к Уэнсдей. — Мы с тобой идём вдвоём, сегодня в три часа дня. В анкете мы с Аяксом написали, что нужна консультация касательно отношений. Якобы мы не можем найти покоя в любви, но бросить друг друга не в состоянии.
— Ничего отвратительнее не придумали?
— Придумали, — Ксавье вдруг хохотнул. — Я написал наши ненастоящие имена, конечно. Но тебе придётся одеться так, чтоб тебя не узнали. Энид уже согласилась помочь.
Выслушав это, она поняла, что идея логичная. Но это не означало, что она ей понравилась. Наоборот. Уэнсдей уже возненавидела этот план. И возненавидела в плохом смысле. Во-первых, её даже не спросили, хотя руководила расследованием она, а во-вторых… Уэнсдей уже тошнило от картин того, как её могла заботливая соседка по комнате приодеть.
А ещё её напрягло, как таким волшебным образом сектанты официально заселились в Джерико вчера. Притом всем составом. Слишком легко. А былой опыт научил её не доверять моментам, когда удача протягивала ей руку. Обычно она это делала, чтоб выкинуть в пропасть.
Но плана получше она не придумала.
— Убью, — это единственное, что удалось ответить на заявку парня, кроме взгляда, который обещал исполнить сказанное мгновенно.
— Это значит, ты согласна? — он улыбнулся.
— Нет, — она развернулась на каблуках, но бросила: — Вам с Аяксом повезло, что я пока не придумала другой план.
— Тогда Энид тебя уже ждёт. А, и Вещь тоже. Он ей помогает. А я буду ждать тебя в этом дворе через полтора часа.
— А вас будет ждать мучительная смерть. Всех.
— Договорились, — кажется, он хохотнул.
— И зачем я тебя спасла тогда от стрелы?
— Это вопрос не ко мне, — Уэнсдей обернулась и поняла, что парень вернулся к рисованию картины.
Почему-то она задержала на нём взгляд перед тем, как уйти. А перед глазами наравне с мечтами о том, как она мучительно убьёт всех друзей по очереди, а Вещь запрёт в ящике на месяц, появлялся лик Ксавье, увлечённого рисованием.
Она дошла до своей комнаты, думая, а не исполнить ли план мести раньше. Но, зайдя в комнату, увидела на своей постели совсем не тошнотворный яркий маскарадный костюм. А наряд на манер экстравагантной стереотипной француженки. Красный берет, короткая юбка под цвет, блузка в чёрно-белую полоску, мрачные ажурные колготы, туфли на высоком каблуке и чёрный кардиган. Только слишком много украшений, якобы из жемчуга.
— Тебе нравится?! — к ней на спину кинулась Энид.
— Я ожидала худшего. Но сильно много украшений. И красного цвета.
— Да брось ты! Он же как кровь. Я старалась!
— Спасибо я не скажу.
— Ворчи поменьше, и я буду уже благодарна, — Энид вдруг её развернула лицом к себе. — А теперь макияж! И причёску изменим. Тебя же только по косичкам узнают… — она критично взяла её косы в руки.
— Как я вернусь — пощады не жди.
— Я же сказала: ворчи поменьше! — соседка обиженно надула губы.
Уэнсдей не знала, чем закончится встреча с сектантами, но она её уже ненавидела. И лишь воспоминание о половине ночи, проведённой за игрой на виолончели, держало её желание убивать в узде.
========== Глава 13: Улыбка смерти ==========
— Ну как тебе? — Энид продолжала наглейшим образом управлять движениями Уэнсдей: закончив часовую пытку макияжем, — Уэнс предпочла бы обычную пытку, — схватила её за плечи и подвела к зеркалу.
В нём отражалось якобы элегантное нечто в кардигане, красной сумкой на локте и со скошенным набок беретом. И настоящие волосы под ним пропали — их скрыл парик из длинных светло-русых локонов. Такое издевательство над ней, что это даже понравилось. Особый вид садизма.
Глаза — больше не чёрные. Их мрак скрылся за серыми линзами. Уэнсдей не узнавала себя. На неё смотрело нечто совершенно иное, чем-то напоминающее Гудди Аддамс. Тоже светловолосое и хмурое. Но с яркими алыми губами, широкими крыльями коричневых теней и выраженным контурингом. А привычную бледность заменял румянец, какой бывает у больных с опасной для жизни лихорадкой.
— Я старалась сделать так, чтоб ты одновременно и не была на себя похожа, но и чтоб тебя не тошнило, — отметила Энид, продолжая крутиться вокруг неё — то прядь поправляла, то складки на юбке выправляла.
Из сумки иногда выглядывал Вещь, всячески одобряя действия оборотня. Проклятая рука.
Какое же унижение. Мало ей было действий подруги, ещё и этот немой, но слишком разговорчивый товарищ лез не в своё дело.