— Отстань, — Уэнсдей не выдержала и отбросила руки Энид, а Вещь заперла в сумке.
— Ладно, что ж, внешне я тебя не узнала бы, — заметила соседка, проигнорировав грубое обращение.
— Я пойду, — Уэнсдей развернулась и, стуча каблуками, покинула комнату.
— Да… до встречи! — донеслось приглушённое, когда дверь захлопнулась.
Шагая вдоль коридоров, галерей и дворов школы, она ловила многочисленные взоры студентов на себе. Но, кажется, её почти никто не узнал — люди не пытались отшатнуться к стене или вперить в неё шокированный взгляд. Они смотрели просто с интересом… ну, как смотрят на зверей в зоопарке. Или как наблюдала бы за их вскрытием сама Уэнсдей.
Парочку человек она запомнила в лицо и внесла в личный список смертников. Эти студенты смотрели на неё не как на зверя в клетке или какой-то музейный экспонат, а как на товар. Только этим идиотам неведомо, что она товар бесценный. И что если она им и даст, то только ножом в сердце.
Уэнсдей вышла в пятиугольный двор, где Ксавье условился с ней встретиться. Рядом с ним ошивалась какая-то девушка, но не его младшая сестра. И хотя жёлтое платье последней не внушало доверия, она предпочла бы увидеть её… а не какую-то студентку с гнездом пышных локонов и блузкой, расстёгнутой на часть пуговиц. Она что-то рассказывала Ксавье, и тот ей улыбался. Не часто, и скорее не улыбался, а усмехался, но почему-то Уэнсдей встала на полпути без движения.
И на первое место в списке смертников поднялась эта вульгарная особь. Вместе с пометкой, что казнь должна идти только после затяжных пыток. Уэнсдей не знала, почему. Просто эти кудри раздражали. И она мешала.
Наконец ей кто-то позвонил, и она, приложив телефон к уху, ушла в неизвестном направлении. А Уэнсдей мгновенно скользнула к Ксавье. Его облик тоже переменился, но не так разительно, и унизительно, как её. Волосы скрылись под белоснежной шапкой, а торс скрывала кожаная чёрная куртка. Поверх неё — массивная серебристая цепь. А в руках он растягивал тканевую чёрную маску с каким-то глупым рисунком. Вероятно, собрался убедить сектантов, что перед ними абсолютный идиот, которого они легко обманут на деньги. Ну или убьют.
Ксавье поднял на неё изучающий взгляд и лишь нахмурился. Ни слова не сказал про то, как она выглядит. Хотя Уэнсдей ожидала какой-то реакции. Но он лишь кивнул каким-то своим мыслям, а после взглянул ей в глаза. И с минуту не отводил взгляда. Лишь ровно десять раз захлопнул веки. И столь долгий зрительный контакт с ним изводил. Глаза уставали, и хотелось заставить его глаза навеки закрыться, чтоб они её не мучили. Этот садизм ей не понравился. Заставлял сердце биться чаще.
— Ты не моргаешь, — заметил он и наконец опустил взгляд в пол. — Когда будем на месте, моргай чаще.
— Пошли уже, — парень зачем-то слабо улыбнулся и пошёл вместе с ней прочь от школы.
— У тебя есть, что ещё рассказать? — спросила Уэнсдей, когда они уже шли через лес.
— Ну, эти сектанты заявляют, что их деятельность якобы направлена на личное развитие и способность взять свою жизнь под контроль. У них есть даже приложение. И ещё все адепты этой секты носят специальные браслеты. Вот, — Ксавье достал телефон и показал фотографию, где была видна лишь чья-то рука и на ней — жёлтый браслет с серебристой пряжкой.
И вновь этот клятый жёлтый цвет.
— А твоя сестра не носит это?
— Ты и её подозреваешь? — спросил Ксавье холодно.
— А ещё я подозреваю тебя. Тебя это удивляет?
— Нет, — он вздохнул и посмотрел на неё как-то неопределённо. — Ладно, я не закончил про приложение. Оно платное. Надо оформлять подписку.
— Это значит, ты ничего из него не узнал?
— Аякс пытается его взломать. Он немного в этом понимает.
— А наша сегодняшняя встреча? Она тоже платная?
— Нет, сегодня всё бесплатно.
Уэнсдей не ответила.
Когда они уже шли по городу, Ксавье вдруг завёл до тошноты маскарадный диалог.
— Хелль, как думаешь, они реально нам помогут? Помню, как мой друг сказал: «Маркус, ты не поверишь, как изменилась моя жизнь! Только эти люди, кроме тебя, меня и понимают».
— Оставь этот маскарад, — с сочащимся через голос льдом изрекла Уэнсдей. — И почему именно Хелль? С немецкого это слово означает «светлый».
— Я вообще думал об аде.
— Я в ад не верю, — и снова после её слов повисло молчание.
Только потом ей на телефон вдруг пришло сообщение. Оказалось, Ксавье ей отправил текст, какую легенду он рассказал «Песне утра». Какая же наивная ерунда.
Вскоре они подошли к дому. Самый обычный, двухэтажный, с ухоженным двором и искусственными цветами под окнами. Входная дверь почти полностью стеклянная, как бы сообщающая, что жильцы открыты и дружелюбны.
Идеальное убежище ненормальных маньяков. До блеска вычищенное, без беспорядка и хоть чего-то, что считалось бы в обществе неправильным.
Ксавье надел на себя идиотскую маску и хотел что-то сказать, но Уэнсдей не стала слушать: позвонила в звонок. В её сердце ещё что-то знобило после смерти Бьянки и Юджина. И это наполняло его решимостью. Оно и так было ею преисполнено всегда, но в тот момент его распирало это чувство.
Дверь открыла неестественно улыбчивая женщина в бежевом платье. Тёмные волосы ниспадали ниже груди, а яркие глаза сирены обжигали, как свет фонарей. Мама Бьянки. Уэнсдей даже не помнила, как эту женщину зовут. Но если она причастна к смертям, то как раз заслуживала безымянную могилу.
— Здравствуйте. А мы с девушкой к вам по записи, — первым выступил Ксавье.
— Добрый день, — она радушно склонила голову. — Маркус и Хелль? Входите. Вы как раз вовремя.
Женщина провела их в гостиную. Самую обычную, но слишком светлую комнату. По центру разместился огромный бежевый диван, несколько кресел вокруг и кофейный столик посередине. На стенах — обилие книжных полок, и все забиты современной дешёвой литературой про саморазвитие, йогу, медитации и прочие практики. Стену, окна которой вели на задний двор, разрезал портал камина. Там неторопливо тлели угли.
Одно из кресел оказалось занято. На нём, закинув одну ногу на другую, в дорогом костюме, сидел худощавый, почти лысый мужчина, чьё лицо хранило бессчётное количество сходств с мордой орла. В длинных, как у пианиста, пальцах левой руки он держал внушительный стакан с виски. Правой же перелистывал страницы какого-то исписанного чёрной ручкой блокнота.
К нему периодически подходил молодой парень, ненамного старше её и Ксавье. Белобрысый, с мясистым телом, в очках и одетый в обычный, но выглаженный спортивный костюм. Чем-то он напоминал Юджина, только имел конкретно европейские черты. Он подходил со всевозможными книгами, и мужчина — вероятно, Гидеон — одобрял или нет. И хотя он состоял в этой секте, Уэнсдей быстро перестала его замечать. Обычный чем-то увлечённый паренёк.
— Как я рад гостям! — протяжно заявил Гидеон и улыбнулся. Но за напускной доброжелательностью Уэнсдей разглядела угрозу. — Садитесь, дорогие.
— Верно, молодёжь хотела бы напитков? Чай, кофе? — поинтересовалась мама Бьянки, улыбаясь.
И у этой женщины неделю назад умерла дочь.
Теперь Уэнсдей была уверена, что она причастна к её смерти.
— Спасибо, мы с Маркусом на диете. Пьём только святую воду два раза в день, — она выдавила из себя улыбку, и от этого заболели щёки.
Но ей не хотелось, чтоб её отравили.
— Думаю, вы можете отказаться от таких лишений, — задумчиво заговорил Гидеон, наклоняя стакан с виски то в одну, то в другую сторону. — Ваше развитие строится не на лишениях. А наоборот. Вам известно учение гедонизма?
Он не успел продолжить, но Уэнсдей уже заранее знала, что он станет дальше говорить. Одного слова «гедонизм» оказалось достаточно. Построить секту не вокруг какого-то божества, а вокруг учения, что высшее благо есть удовольствие. Умный ход. Философские учения действовали на людей даже лучше божеств. Ведь в этом можно было убедить кого угодно.
Только не Уэнсдей.