Комментарий к Глава 16: Третье убийство
Комментарии под предыдущей главой подействовали мгновенно, так что держите новую главу)
И отдельное сердечное спасибо вам всем, кто оставляет отзывы)
Вперив несколько испуганный взор в сектанта, Уэнсдей не отшатнулась и не попыталась сбежать. Понимала — не сможет. Лишь Вещь мог ускользнуть незамеченным и, быть может, спасти её. Ему не впервой. Но до прихода помощи ей стоило продержаться самостоятельно… хорошо, что она взяла два клинка из своей коллекции. Если Гидеон попробует напасть — её руки не дрогнут. Хотя попасть в тюрьму за убийство не хотелось. Ну, ей хватит ума расправиться с телом так, что даже если в никому не нужный Джерико приедут лучшие криминалисты мира — и они не разберут, что произошло.
Мужчина не нападал, и со спины к ней никто не приближался с каким-нибудь орудием. И всё же Уэнсдей сжала рукоять клинка, спрятанного в кармане. Второй клинок она взять не могла — иначе пришлось бы уронить фонарь.
Уэнсдей просто стояла, остерегаясь надолго отвести взгляд от хищного лица сектанта. Он был слишком спокоен…
Возможно, она собственными силами заставила видение Сольейт сбыться. И живой ей уже не выйти из этого злополучного чересчур идеального дома. Лишь на кровавое полнолуние её обнаружат в школьном дворе изощрённо убитой. Интересная смерть, и всё же Уэнсдей не хотела умирать. Она это осознала впервые в жизни настолько чётко. Когда она погибала от рук Крэкстоуна — ей было уже всё равно. Жизнь просто медленно покидала её. А теперь она стояла ещё в здравом рассудке и целом теле, понимая, что не хочется расставаться с миром.
В нём оставалось ещё очень много других, неизведанных, ужасов.
Вдруг за спиной раздались стремительные шаги, и она не успела отреагировать — её шеи коснулось холодное лезвие, а чья-то рука до боли обхватила её талию. Уэнсдей перестала дышать — острый край ножа грозился в любое мгновение разрезать её плоть. Пройти сквозь сонную артерию и лишить её жизни.
Против воли руки не удержали фонарь. Он упал, и Гидеон почти пропал из поля зрения — луч света оказался направлен просто на стену, и единственное, что озарил — маленькое пятно въевшегося жира на обоях над плинтусом.
— Я не люблю, когда какие-то глупые дети врываются без спроса в мой дом, мисс Аддамс, — донеслось спокойное из тьмы. — И всё же я надеюсь на содержательную беседу. Прошу, присядьте, и расскажите всё с самого начала, — некто, кто держал её, стал медленно её волочь в невидимый центр комнаты.
Она не противилась. Хотя и пыталась придумать, как управиться с клинками в карманах и расправиться с тем, кто, возможно, вёл её на гибель. Но любое движение могло обернуться для неё преждевременной смертью. В отличие от затупившихся кухонных ножей, этот мог запросто разрезать ей горло до самых костей.
Вдруг зажёгся неяркий, но свет. Уэнсдей поморщилась и дёрнулась, за что тотчас поплатилась — шея запульсировала из-за боли от неглубокого пореза. Кожу следом обожгла собственная, до странности горячая, кровь.
— Не советую вести себя неразумно, девочка, — её подвели к дивану, но не усадили.
К ней подошла мама Бьянки, ранее бывшая незамеченной. Она улыбалась той же улыбкой, что и позавчера, когда выставляла себя добрейшим созданием в мире.
— Что это у тебя в карманах? — из одного, где не было руки Уэнсдей, она достала клинок и недовольно цокнула языком. — Ты что, хотела нас под покровом ночи убить? — театрально ахнула она. — Так, достань-ка вторую руку, — её голосу не удалось противиться. Уэнсдей подумала, что это правильно. Зачем же держать руки в карманах — это ведь невежливо…
Лишь когда мама Бьянки достала второй клинок, рассудок вернулся. Но уже было поздно.
— И зачем же вы ворвались к нам в дом с ножами, юная мисс? — всё так же спокойно спрашивал Гидеон, пока её заставляли сесть на диван: от шеи убрали клинок, но шёпоты сирены над головой не позволяли противиться.
Когда она присела, то узнала в парне, что её держал, того на вид безобидного мальчишку, который что-то иногда спрашивал у Гидеона. Но Уэнсдей не удивилась — этого стоило ожидать. Как и наглухо зашторенных окон, не пропускающих свет ни с какой стороны. Никто и никогда снаружи не увидел бы, какое веселье происходило в преидеальном доме.
Безымянный подросток-сектант куда-то отошёл, и через пару мгновений к её шее вернулось лезвие. Он обошёл диван сзади, чтоб продолжить ей угрожать смертью в любую секунду. Хотя у неё и так болела и пульсировала шея. А кровь с неё уже обжигала тело до груди. Но мама Бьянки прекратила её пытать своей силой. С лезвием на шее сидеть было приятнее, чем пребывать под сильнейшим влиянием внушения.
— Рассказывайте, — теперь уже потребовал лидер секты.
— Вы — убийцы, — заявила Уэнсдей. — Но мне нужны доказательства этого, — она говорила вопреки своей воле. Ужасное, в плохом смысле, слово.
Гидеон удивлённо на неё посмотрел.
— Убийцы кого? Максимум мы виноваты в смертях парочки таких же наглых глупцов, как вы, юная мисс, — с какой-то весёлостью протянул мужчина.
— Вы убиваете изгоев для каких-то своих целей. Скорее всего, ритуальные убийства… — больше всего на свете ей в тот момент хотелось не вырваться на волю и спастись, а хотя бы отрезать себе язык.
Почему-то стало особо страшно от мысли, что она могла что-то разболтать о своих друзьях. Ей должно было быть на них всё равно… но стук собственного сердца эхом отдался в голове от волнения, что она могла как-то навредить им.
— Какие фантастические утверждения! Да у нас почти все последователи — изгои! — будто бы искренне возмутился Гидеон. — Наше движение основано на получении удовольствия от жизни, а не на ритуальных убийствах. Вы совсем забылись, юная мисс, — лидер секты покачал головой, а у Уэнсдей засаднило виски.
— Я в шоке. Что в этом Неверморе с детьми делают. Мою девочку вообще сгубили… и думают, что я причастна к её жуткой смерти! — крикнула мама Бьянки.
Уэнсдей тотчас захлестнуло волной стыда — чувства, что ей вообще не свойственно. Оно являлось столь чужим, что душило и выворачивало не внутренности, а душу наизнанку. И всё же она его ощущала и не могла противиться.
— Не кипишуй, дорогая, — обратился Гидеон к жене. — Мисс Аддамс просто сбилась с пути. Ей не хватает в жизни счастья. Налицо признаки глубокой депрессии.
— Нет у меня никакой депрессии, — буркнула Уэнсдей.
— Да-да. Юная мисс, вам следует больше уделять внимания себе. Любите себя, любите своих друзей, найдите человека своего сердца, а не играйте в детектива, делая ложные предположения. Этим вы ставите себя в неудобное положение. Такое, как сейчас, — он хмыкнул. — Вы видите мир чёрным, но он не таков. В нём есть удовольствия… они — ключ ко всему.
Уэнсдей пыталась его не слушать, но слова гипнотизировали. Лишали трезвости ума, перекручивали мысли. Она против воли вспомнила о Ксавье, о творческом единении с ним и о необычном ощущении от поцелуя. От своего первого поцелуя в жизни… почему-то такого приятного и правильного. Который хотелось, возможно, повторить.
Она хотела тряхнуть головой, отогнать наваждение даже от таких удивительно приятных дум. Ей нельзя было терять бдительность… но противиться сверхчеловеческому воздействию на мозг было почти невозможно.
— Вы утопаете во тьме собственных мыслей, когда это совсем не обязательно. Вы пугаете людей, о вас ходят грязные и кровавые слухи, и это сказывается на вашем ментальном здоровье. Наше общество помогло бы вам исправиться… — его монотонный, но действенный монолог продолжался более часа.
Эта мучительная пытка сводила её с ума. Все слова Гидеона вопреки доводам разума казались логичными и близкими сердцу. Хотелось выстрелить себе в голову, только бы прекратить безжалостную промывку мозгов. Лишь боль в шее и липкая полузасохшая кровь на коже действовали отрезвляюще. Уэнсдей цеплялась за это ощущение — ведь оно единственное, что было настоящего в том злосчастном доме.
— Вы правы, вы во всём правы… — заговорила жадно она, и продолжала цепляться за боль.