— Ну, замечательно, — улыбнулся другой врач, натягивая на лицо маску. — Только вставать с постели не стоило. Давай, возвращайся, — и его повели обратно, игнорируя все возражения, словно не верили, что он себя чувствовал нормально.
Посадив его на койку, медики прикрепили временно датчики обратно, привезли какие-то новые аппараты и иное оборудование. Потом сказали выставить руку — и тотчас взяли из пальца кровь на анализ. Потом светили фонариком в глаза, стучали молоточками по частям тела, просили показать какие-то движения или эмоции. Холодной поверхностью стетоскопа касались то груди, то спины. Потом ощупали лимфоузлы и заставили показать горло. Иногда интересовались о его ощущениях.
Под конец всех манипуляций, которые до жути его смутили — он ощущал себя не больным, а какой-то подопытной обезьянкой, — врачи сделали какие-то заключения, что-то записали и обговорили между собой. И только тогда, словно опомнившись, спросили, не голоден ли он.
Отказываться Ксавье не стал. Вскоре ему медсестра привезла поднос со стаканом чистой воды, миской бульона и тарелкой с овощным салатом. В углу подноса лежали яблоко и банан. Он с радостью, отстранившись от всех дум, приступил к пище и опомнился только, когда от всего его то ли завтрака, то ли ужина остались лишь яблочный огрызок да банановая кожура.
Кто-то постучал. Ксавье отложил пустые тарелки и настороженно разрешил кому-то войти, надеясь, что его одиночество нарушит кто-то из друзей. Хотя и к беседе с отцом он ощущал себя морально готовым. Но в палату зашли совершенно другие люди, которых он даже не сразу смог узнать. И всё же в статной фигуре вычурной женщины в чёрном платье и её низкорослом экстравагантном спутнике легко узнавалась эксцентричная пара Аддамсов. Они шли под руку и удручёнными комой родной дочери не выглядели, хотя веки Мортиши были опущены в неопределённой эмоции, а Гомес водил взглядом из стороны в сторону.
— Добрый… вечер… — неуверенно поздоровался Ксавье, обнаружив, что его голос оставался хриплым.
— Ох, какой вежливый юноша… — протянула миссис Аддамс, театрально приложив руку к сердцу. — Только сейчас не вечер и никак не добрый. Хотя, это было бы ужасно, будь это утро добрым.
— Так и знал, что Невермор остался волшебным местом с лучшими людьми на планете, — улыбнулся во все зубы Гомес и подошёл к дивану в углу палаты.
Ксавье подумал, что он просто присядет, но ошибся — мужчина сдвинул диван к центру и помог жене красиво присесть. Потом и сам присел, с нежностью погладив её по руке. Удивительно, как у этой демонстративно любящей друг друга пары родилась чуждая всем эмоциям Уэнсдей. А возможно, у девочки просто психологическая травма с детства. Не все дети принимают родителей, чересчур активно друг друга любящих даже на людях.
Возможно, Ксавье бы мог обрадоваться приходу этого необычного семейства, но никак не после того, что узнал от отца. Ему в упор не нравилось, что взрослые хотели за него решить его судьбу. Пускай и его желания, — возможно, мнимые, — совпадали с их. Но чего уж ему точно не хотелось — насильно волочить Уэнсдей под венец. И в столь юном возрасте. Ему женитьба казалась чем-то нормальным после лет двадцати пяти.
— Как тебе мои розы, дорогой? — Ксавье с удивлением отметил, что обращались к нему.
Вероятно, уже считают за члена своей семейки.
— Эти? — он недоумённо покосился на обрезанные стебли.
— Ох, ну не те же, — женщина брезгливо кивнула на букеты, заполонившие подоконник. — Впрочем, может, для тебя такое ещё непривычно, я понимаю, — она снисходительно улыбнулась.
— Моя дорогая всегда срезает бутоны и оставляет их гнить в земле. После их, как моё сердце любовь к ней, поедают черви, — произнёс Гомес, и Мортиша расплылась в улыбке.
Ксавье предпочёл просто отвести взгляд. Он решил, что недостаточно хорошо рассмотрел гостинцы на подоконнике.
— Гомес, мы смущаем мальчика. Не хочу портить отношения с будущим мужем нашей тучки, — Ксавье тотчас же поморщился.
— Нам известно, что твой отец уже рассказал тебе об этом. Мы были против. Но что уж поделаешь… возможно, держать секреты от детей и вправду не стоит. Уэнсдей только не скажи одно слово правды, и её буйный молодой нрав придумает историю страшнее подростковой комедии, — задумчиво протянул мистер Аддамс.
— Почему вы сейчас со мной, а не с ней? — не выдержал Ксавье, пронзительно взглянув на чудную семейную пару.
— Мы с самого её попадания сюда не отходим ни на шаг, — Мортиша склонила голову и опустила взгляд в пол. — Я пыталась связаться с её духом, чтоб понять, как она могла так нас разочаровать. Весь смысл приключений — быть на волосок от смерти, но убегать от неё. Игра со смертью — лучшая детская забава. Но Уэнсдей, моя крошка, умудрилась заснуть долгим сном. Таким, что даже родной матери не позволила с ней поговорить…
Ксавье едва не рассказал о своей беседе с Уэнсдей во сне, но одёрнул себя: побоялся, что это откровение чревато тем, что его поженят на ней ещё до совершеннолетия. И первая брачная ночь закончится его мучительной смертью. Ну или его длительными пытками. Интересно, можно ли их отнести к особо извращённому виду БДСМ-а? И какое вообще отношение к этой практике у Уэнсдей? Наверно, если она его и принимает, то только когда наказывает она.
Он затряс головой — присутствие Аддамсов на него сильно плохо влияло.
— Ты о чём-то задумался? — спросил кто-то из них.
— О, нет, никак нет… — оправдался Ксавье и сглотнул слюну. — Разве только о том, зачем вам брак между мной и вашей дочерью?
— Так правильно, — сказал Гомес, и Мортиша закивала.
— Мои видения касаются чего-то хорошего, дорогой. Я знаю лучше всех на свете, что твоя связь с моей дочерью — это благо.
— Благо в нормальном понимании, или в вашем?
Аддамсы усмехнулись.
— Какой ты забавный… ладно, я зайду с другой стороны. С той, с какой это видит твоя семья.
— Не утруждай себя, Мортиша, я это сделаю повторно, — в палату бесцеремонно ворвался отец, а за ним следовала утончённая женщина его роста.
— А я объясню более доходчиво, — вмешалась она, и через почти каждое слово разило французским акцентом. — Salut, ma puce! Je suis content de te voir! {?}[с фр. Привет, моя блошка! (в понимании французов это мило и распространено) рада тебя видеть!]
Ксавье быстро узнал свою маму, Патрисию Торп, уроженку Лиона — города во Франции, близкого к границе со Швейцарией. Кажется, она с рождения росла в окружении богатств и Альп, но последние оказали на неё куда больше влияния. Патрисия — худая женщина с каштановыми волосами по плечи и фонарями зелёных глаз, но её телосложение скрывали в обычной жизни наряды на размер больше, а на досуге — экипировка альпиниста. Ныне волосы мамы были собраны в высокий пучок на затылке, а тело скрывалось до колен под воздушным платьем и клетчатым жакетом поверх.
— Ça va{?}[как дела], мама? — Ксавье искренне удивился приходу матери. Обычно она исчезала на месяцы, уходя покорять новые вершины. Однажды такой её уход закончился рождением Сольейт.
— Если бы тебя не пытались через день убить, всё было бы намного лучше, ma puce, — отметила она и подошла поближе к нему, легко улыбаясь. — Как видишь, тебя пытаются убить, чтоб не допустить твоей связи с Уэнсдей Аддамс. Так понятнее, чего это так важно?
— Так может, лучше не настаивать на этой связи, и тогда от нас обоих отстанут? — фыркнул Ксавье, а Мортиша Аддамс вдруг засмеялась.
— Винсент, ты не сообщал, какой твой сын забавный.
— Есть у него такая позорная черта, — кивнул отец. — Ксавье, вы увеличиваете силу друг друга. Напомню, ты стал видеть видения о хайде примерно с момента приезда Уэнсдей в Невермор. Быть вместе — такая ваша судьба. От неё вас спасёт только смерть.
— И какой же толк от этой судьбы, кроме якобы прославления нашего рода?
— Иначе миру конец, — сказала ласково мама и взяла его за руку.
— А, и мой брак с Уэнсдей остановит конец света? Мы не в романтической сказке! — возмутился Ксавье, выдернув ладонь.
— Не остановит он конец света, конечно. Просто вы очень сильные экстрасенсы, и ваши силы помогут в поимке всех, кто хочет этот мир уничтожить.