— А, то есть, у убийц цель — уничтожить мир? И почему я об этом узнаю только сейчас?!
Тут захохотал Гомес Аддамс.
— Не надо столько шума, малыш. Мы не знаем, кто хочет мир уничтожить.
— А я изрядно сомневаюсь, что убийства в Неверморе с этим связаны. Скорее, это что-то другое, — отец поскрёб бороду.
— А, значит, есть те, кто хочет мир уничтожить, но чёрт знает, где они и кто они, а есть убийцы, которые к этому не причастны? — Ксавье хотелось, чтоб эта вся ситуация оказалась всего лишь до крайности бредовым сном.
— Сын, пойми ты наконец! — вдруг вскипел отец. — Мы не знаем, что происходит! Есть только мои видения, видения Мортиши и постоянные покушения и убийства. Из чего, чисто логически, понятно, что ты и Уэнсдей как-то и кому-то, вероятно, какому-то кицунэ, мешаете.
— Великолепно… — буркнул Ксавье, ощущая, как дышать стало тяжелее — не от воздействия сил извне, а от боли в душе.
— Тут никто этому не рад. Но мы не можем идти против правил этого мира. Можем только перехитрить наших врагов.
— А позвольте ещё спросить, — он вырвал из головы первое, что пришло на ум, — какую роль во всём этом играет способность Уэнсдей к деторождению?
Отец переглянулся с миссис Аддамс, но ответила мама:
— Двоякую, ma puce.
— Я вижу видения о чудовище. О ребёнке, в котором нет ничего человеческого, — буркнул отец.
— А я вижу прекрасного ребёнка. И счастливую семейную жизнь, — рассказала мечтательно Мортиша.
— И что из этого вероятнее?
— Никто не знает, — хмыкнул Гомес.
— Надеюсь, я смогу во всём разобраться без всяких браков с Уэнсдей, — заключил минуту спустя Ксавье.
— Ты её разве не любишь? — удивилась Мортиша.
Ксавье ей не ответил.
И едва не улыбнулся от искреннего счастья, когда в палату ворвался медик и сказал, что время приёма посетителей окончено.
Появилось время обдумать всё в одиночестве.
Комментарий к Глава 29: Торпы и Аддамсы
Так, когда я дописала главу, уже 400 лайков… просто спасибо всем огромное, что читаете)))
И, надеюсь, что у вас из-за этой главы не лопнула голова) *у меня она уже взорвалась, если что
========== Глава 30: В надёжных руках ==========
Рассвело — через прорези в жалюзи наконец прорвались солнечные лучи, тонкими полупрозрачными ступенями осветив палату от пола до потолка. С улицы даже доносилось пение птиц, хотя его заглушали периодические крики из коридора. В отделении, куда его положили, далеко не всем пациентам счастливилось выживать. И плач их близких доносился до ушей Ксавье даже через стенку.
В остальном утро выдалось тихим и спокойным — после перформанса, устроенного родителями и Аддамсами по пробуждении, его никто не тревожил. Но произошедшее поселило в душе тревогу: хотелось уже разобраться в происходящем, найти все ответы и наконец зажить спокойно. Главное — не умереть заранее. Одного покушения с головой хватило.
У него сильно болела голова — так, что виски, казалось, проткнули стрелой, а затылок раз за разом ударяли кувалдой. Видения отца и Мортиши всё больше начинали пугать. Особенно после разногласий в их видениях. Какого ребёнка видел отец, а какого видела миссис Аддамс? Могли ли оба видеть то, что действительно произойдёт, но, например, в разные отрезки времени? Являлись ли те дети одним существом, или это два разных ребёнка? И почему у отца в видениях было столько разных вариаций будущего?
И последний глобальный вопрос, который царапал острейшими когтями душу — почему они заявляли об усилении его сил, если в последнее время видения почти никогда не приходили? Единственное, что произошло — его общий сон с Уэнсдей. И тот рисунок, вовремя указавший ему на скорую смерть от ядовитого газа. Видение о прошлом Тайлера он не учитывал — то лишь результат ритуала.
Последним его полноценным видением во сне, что он досконально помнил, хотя после всего произошедшего хотел бы забыть — образ повзрослевшей Уэнсдей с улыбкой на лице и букетом разноцветных роз. То, что он запечатлел на холсте несколько раз, но так и не успел оживить и показать Уэнсдей. А ныне и не хотел бы — потому что осознал, насколько его увиденное будущее перекликалось с тем, что видели взрослые и к чему они хотели прийти из прихоти и мыслей о своей выгоде. Даже если эта выгода была связана со спасением мира — во что Ксавье не очень верил.
В том сне с повзрослевшей Уэнсдей всегда стоял ребёнок. Маленький настолько, что и пол не определить, но его или её лицо очерчивали чёрные кудри, а из-под нахмуренных век выглядывали зелёные глаза. На маленьком тельце — чёрный комбинезон в белый горошек.
Ксавье хотел такого будущего. Но чтоб оно настало само по себе, без вмешательства планов взрослых, которые могли утаить тысячи маленьких, но значительных деталей. И могли извратить увиденное в видении. Вполне возможно, что то была вовсе не счастливая Уэнсдей, а наоборот: либо сломанная так, что улыбалась от боли, либо сведённая с ума песней сирены. А Ксавье хотел по-настоящему счастливую Уэнсдей. В некой её особой манере, но счастливую.
Он совсем растерялся. Убийства, покушения, похищения, секты, семейные тайны, разносторонние видения, общие сны… и где-то в этой мешанине затерялась иголка, на которой микроскопическим шрифтом написали ответы. Но куда бы он ни опускал руку, пытаясь её нащупать — лишь увязал в липком и противном болоте.
Кто-то постучал — и сердце вновь преисполнилось надеждой на приход кого-то из друзей. Но в палату заглянула мама. Ксавье нахмурился и разрешил ей войти. Совесть не позволила оставить родительницу за порогом. Зайдя в помещение, она улыбнулась, подошла к нему и фамильярно села на край койки.
— Зачем ты пришла? — спросил наконец он, а мама же сначала безмолвно погладила его по руке — её тонкие пальцы отвердели от обилия мозолей.
Минуту спустя она ответила:
— Потому что, mon petit, tu seras toujours dans mon coeur. Je t’aime. {?}[потому что, мой маленький, ты всегда будешь в моём сердце. Я люблю тебя], — мама взглянула ему прямо в глаза.
— Я тебя даже почти не знаю, maman{?}[мама], — Ксавье отвернулся, но руку отдёргивать не стал.
Её вторая рука вдруг скользнула к его щеке и с нежностью погладила, и Ксавье вернул на неё взгляд: оказалось, на её очах замелькали слёзы. И, как обычно, непонятно, искренние они или нет.
— A messager de loin contez vos nouvelles {?}[Пословица. Тому врать легко, кто был далеко.], — произнёс неуверенно Ксавье, а мама поджала губы, но не убирала ладони с его щеки.
— Ты ничего не знаешь, Ксавье, — она печально усмехнулась. — Я бы забрала тебя с собой в Европу ещё ребёнком. Но твоё место тут, когда моё — там.
— Так просвети меня, мама. Расскажи, почему я почти всегда жил только с отцом? Почему ты лишь обучала меня французскому, дарила подарки из Европы, а потом исчезала? — он совсем не знал, что чувствовать по отношению к матери, как вести себя с ней и что она из себя представляла. Ему было ведомо о ней не больше, чем какому-нибудь их знакомому. Хотя ребёнком он искренне её любил и помечал дни до её приезда карандашом в календаре.
— Винсент рассказал тебе, в чём мой дар? — спросила мама, всё не отнимая пальцев от его кожи.
Ксавье вспомнил, что мама никогда не имела с ним такого долгого прямого контакта. Даже когда обнимала его ребёнком, всегда осторожно, не касаясь кожи. Словно её пугали прикосновения, а вдруг перестали…
— Говорил, ты людей читаешь. Ничего больше.
— Я тоже экстрасенс. Мой дар — это проклятие. Мои умения чем-то схожи с умениями Уэнсдей Аддамс. Я вижу, когда касаюсь. Но только кого-то. И вижу всегда, — он в ужасе округлил от осознания глаза, попробовав спихнуть с себя руки матери, но не удалось. — Я сейчас читаю тебя, Ксавье. Я вижу всё… твоё прошлое и будущее. Я вижу твои мысли, — она хмыкнула и убрала руки.
Всё её тело задрожало и покрылось мурашками.
— Ты уезжала, чтоб не касаться нас, да? — он нахмурился.
— Касаться других экстрасенсов — это кошмар, Ксавье. Я хотела бы быть хорошей матерью… но какое горе, когда касаешься новорождённого, а видишь, как он умрёт. Или видишь его мысли из будущего.