— Так зачем тебе сейчас было меня касаться?
— Чтоб удостовериться, Ксавье. Что я увидела иное. Не то, что было, когда ты был младенцем. Твоё будущее изменилось. Как изменилось будущее твоего отца, когда ты родился, — мама склонила голову, сочувственно улыбнувшись.
— Ты не расскажешь, что увидела?
Она хохотнула.
— Конечно, не расскажу.
— S’il te plaît {?}[пожалуйста (в значении просьбы, используется при обращении к человеку на «ты»)], мама, — Ксавье постарался взглянуть на неё с мольбой, надеясь, что она сдастся.
Но мама осталась непреклонной:
— Ma puce, я буду нема, как могила. И всё же… теперь я знаю всё, что надо. И я приду к тебе на помощь, когда она понадобится, — её губы дрогнули в ласковой улыбке. — Но одно я тебе скажу… твоя идея о песни сирены — не более чем домысел. Твои чувства настоящие. Honnêtement {?}[честно].
Ксавье хотел ей что-то ответить, но пока раздумывал, она встала.
— Salut, ma puce. À la prochaine {?}[Пока, моя блошка. Ещё увидимся. *salut — это как «привет», так и «пока»], — и мама, не оборачиваясь, ушла.
Ксавье хотел пойти за ней, даже выскользнул из палаты, но в ярком свете белёсого коридора её следы затерялись. Он оглянулся — вокруг сновали только пациенты, да мелькали наряды медиков. Матери нигде в обозримых окрестностях не наблюдалось. Приняв поражение, парень вздохнул и вернулся в постель — большего предпринять ничего не мог.
***
К нему больше не приходили посетители. Только врачи иногда заглядывали и проводили всевозможные тесты. Под вечер он от скуки заснул, и только с утра ему рассказали, что его хотел навестить Аякс. Но, узнав, что он спит, друг ушёл.
Также поутру Ксавье обнаружил на тумбочке свой телефон. Разблокировав его, он изумлённо поднял брови: мессенджеры оказались преисполнены тысячами сообщений от друзей и даже преподавателей из Невермора. Среди списка сотен чатов с встревоженными друзьями Ксавье обнаружил и короткое послание от Донована Галпина: «Тайлер мёртв. Спасибо, Торп. И поправляйся». Прочитанное вызвало смешанные эмоции.
Больше всего сообщений отослала Энид — более сотни. Частично они состояли из пожеланий скорейшего выздоровления, а другая половина — из рассказов о её буднях в больнице. Она пожаловалась, что её прооперировали, но в будущем её ждала ещё одна операция. Также упомянула, что лечение будет долгим. Вплоть до полугода. Хотя она надеялась, что её принадлежность к оборотням позволит быстрее реабилитироваться.
Ксавье потратил половину дня, отвечая на сообщения. Это вызвало даже боль и рябь в глазах — пришлось отложить телефон, оставив часть чатов не просмотренными, и просто обессиленно лечь и глядеть в потолок.
— Как самочувствие? — спросила пришедшая медсестра.
— Хорошо. Но глаза устали от телефона, — признался Ксавье.
— Больше жалоб нет?
— Нет, всё хорошо, — медсестра кивнула и, кажется, собралась уйти, но он её окликнул: — Извините, а могу я проведать свою подругу? Уэнсдей Аддамс. Она лежит в коме.
Медработница остановилась у выхода, пожав плечами.
— Я спрошу и вернусь, — заверила она и ушла.
Ксавье просто закрыл глаза — сомневался, что ему позволят уйти далеко от своей палаты и проведать девочку в коме. Но не спросить он не мог — так на душе стало немного легче. И он почти провалился в сон, когда дверь в палату вновь распахнулась.
— Пошли, — донёсся голос медсестры.
Сон мгновенно ушёл, и Ксавье едва не вскочил с кровати от нахлынувших эмоций и энергии. Только внезапное головокружение и тлеющие в душе угольки страха замедляли движения.
Медсестра помогла ему сесть в коляску — идти самостоятельно наотрез запретила, — а после куда-то увезла.
***
Ему дали пятнадцать минут. Но три из них Ксавье потратил, топчась на пороге и боясь поднять взгляд на девочку, лежащую в одиночной палате в реанимации. Не глядя, прожигая зрачками лишь пол, он медленно стал приближаться. И смог поднять голову, только когда едва не врезался в койку.
Она была сама на себя не похожа — чересчур маленькая, едва больше половины постели. Из зеленоватой кожи, укрытой больничной одеждой — и даже не чёрной, — выглядывали разнообразные трубки, проводки и бинты. Почти всё тело оказалось перебинтовано. Под глазами и вокруг ноздрей пролегли болезненные фиолетовые, где-то почти чёрные, полосы. Безвольно приоткрытые губы казались синюшными, потеряли привычный насыщенный и живой оттенок, так раньше выделяющийся на фоне остальной бледности лица.
Единственное, что радовало — дышала Уэнсдей самостоятельно. Грудь медленно вздымалась и опускалась. Больше её с живым человеком ничего не объединяло. Даже ногти, обычно всегда окрашенные в чёрный, оказались нагими и обнажали нездоровые где-то жёлтые, а где-то чернюшные прореди.
— Ну вот зачем ты так? — спросил у неё Ксавье и обессиленно присел на стул, кем-то заранее приставленный к постели.
В голове скользнула мысль, что он и сам, вероятно, выглядел не намного лучше. Но в зеркало он уже давно не смотрел.
Вместо ответа — тихий стук какого-то прибора.
— Тебе бы уже очнуться… сильно долго спишь, — он облокотился о колени, а дрожащие пальцы соединил в замке. — Это уже начинает меня пугать, — продолжал Ксавье.
Но общаться с девушкой в коме оказалось слишком больно. Говорить ей что-то, а в ответ получать лишь странные звуки аппаратов жизнеобеспечения и полное отсутствие реакции на безжизненном лице. Хотя пару раз ему показалось, что её зрачки двигались под веками. А, может, и не показалось — тогда это было хорошим признаком, означающим, что вскоре у неё присутствовали шансы очнуться.
— Мне бы хотелось, чтоб ты снова была живой, Уэнсдей. Чтоб я мог видеть тебя не только во сне, — он обречённо закрыл глаза, прикусив губу. Боль за неё изъедала сердце изнутри. — Было бы хорошо, если бы я мог тебя разбудить так, как пообещал во сне, — он хрустнул костяшками, надеясь переломать себе пальцы — это не сравнилось бы с мукой видеть ту, кого он любил, полумёртвой.
И всё же он расцепил руки, оглянувшись — камер видеонаблюдения в палате не было.
— Но попробовать ведь можно? — спросил Ксавье сам у себя, вставая.
Ни на что не рассчитывая, парень вспомнил, как пообещал ей её пробудить. Неуверенно дотронулся пальцами до ледяной щеки и чуть увереннее провёл ими по коже, вложив в этот жест всё тепло и ласку, таившиеся в его душе.
Ничего не произошло — чуда не свершилось. Только мурашки защекотали его тело от кончиков пальцев рук до ногтей на ногах. А Уэнсдей спала дальше, никак не реагируя на его глупые попытки пробудить её сказочным методом.
Прикусив губу, он вновь погладил её по скуле, но уже всей ладонью. Ксавье невольно задрожал — от нездорового холода, страха и детской надежды. Уэнсдей же продолжала спать. Только единожды её зрачки скользнули вбок, а в левой руке дрогнула какая-то мышца, но она не открыла глаза.
— М-да, это было глупо, — заключил Ксавье и убрал руку, не в силах больше выдерживать мороз, сочащийся сквозь её кожу.
Он едва сдержал истерический смех, но совладал с эмоциями, сосредоточившись на звуках, издаваемых приборами. Но среди них донёсся едва уловимый знакомый стук пальцев. Прислушавшись, Ксавье, совершенно не доверяя своим чувствам, взглянул под койку.
Из её тени неуверенно выползла покрытая шрамами со швами одинокая рука.
— Вещь?! — Ксавье едва не упал со стула, но удержался.
Он несколько раз моргнул, думая, что сбрендил совсем, но живая конечность не исчезла.
— Вещь?.. — минуту спустя вторил ему очень тихий голос Уэнсдей.
Комментарий к Глава 30: В надёжных руках
Да-да, вы ждали возвращения Вещи — он и вернулся. А вы что думали, он такой же лошара, как и люди, что не смог удрать от каких-то там психов-убийц?)
========== Глава 31: История Вещи ==========
Ксавье скосил глаза обратно на Уэнсдей, не доверяя своему слуху. На радостях от неожиданного появления здорового и целого Вещи ему могло всякое почудиться. Осчастливленный мозг был горазд придумать небылицу, чтоб удвоить восторг.