Широко распахнутые немигающие глаза девушки смотрели в потолок, словно прожигая его невидимыми лучами, идущими из глубины двух беспросветно тёмных, лишённых жизни колодцев зрачков и радужки. Синюшные губы медленно сходились и расходились, как бы проверяя работоспособность простых движений. Её грудь стала вздыматься чуть быстрее и заметнее, чем до этого.
— Вещь? — повторила тихо она, не отводя взора от потолка.
Конечность запрыгнул к ней на кушетку с противоположной от Ксавье стороны и поспешил переплести их пальцы. После комы маленькая отёкшая и неухоженная рука Уэнсдей с изуродованными ногтями смотрелась едва ли не хуже, чем сплошь исполосованный шрамами и швами Вещь.
Сначала девушка никак не отреагировала, но пару мгновений спустя, заметно напрягшись, провела большим пальцем по линии шрама. Уголок её приоткрытой губы дрогнул, а веки на полсекунды сомкнулись.
Она и вправду проснулась. Наконец-то пришла в себя после весьма продолжительной комы. И сделала это после того, как Ксавье исполнил то, что пообещал во сне… может, это лишь совпадение, но хотелось по-детски наивно верить, что свершилось чудо и она смогла найти путь в мир живых, ощутив его касания на своей щеке.
А ещё Ксавье хотел от счастья дать волю хотя бы одной слезинке, но сдержался: поостерёгся, что подобное проявление сентиментальности вернёт Уэнсдей в кому, и больше она уже никогда не проснётся. Широчайшую же улыбку и блеск в глазах утаить не удалось, и он по примеру Вещи осторожно взял девушку за вторую руку.
Тогда она скосила бездонные зрачки на него, а на слегка отвисшей челюсти застыл немой вопрос. Вслух же Уэнсдей не произнесла ни слова.
— Твоё обещание очнуться и ударить меня всё ещё в силе? — поинтересовался с улыбкой он, для безопасности отпустив её руку и отойдя на пару метров.
— Какое обещание?.. — спросила она, едва шевеля губами.
Ксавье оторопел, выпучив глаза так, словно собрался выпустить их из орбит на волю. Либо по пробуждении Уэнсдей всё забыла, либо всё-таки у него и не было никаких общих снов с Уэнсдей. И его подсознание просто умело обмануло его…
Но такого быть не могло. Она ведь задыхалась взаправду в тот раз… только её не душили, а отключили от всех приборов жизнеобеспечения. А может, и душили… Ксавье вдруг понял, что не знал, что с ней тогда случилось. Но вполне возможно, что тогда она тоже лежала под аппаратом ИВЛ, только без трахеостомы, но дышать без него не могла.
— Ты ничего не помнишь?..
— Я помню, как лежала на полу, умирая. Потом появился ты, я сообщила про Вещь… и всё, — Уэнсдей говорила очень тихо.
— Ты уже очень долго была в коме. Но… — Ксавье не договорил: разобрал приближающиеся к ним шаги в коридоре.
Их услышал и Вещь: придаток вдруг отпустил руку Уэнсдей и нервными прыжками метнулся к коляске, что стояла за дверью. Вероятно, рука решила спрятаться в ней. Или собралась умчаться куда-то ещё…
— Она очнулась! Очнулась! — закричал Ксавье, чтоб его не обвинили в тупости и утаивании важной информации.
В палату тотчас влетело множество медиков. Явно через сильнейшую боль Уэнсдей кинула Ксавье суровый взгляд, обещающий его мучительную скорую смерть за привлечение столь обширного внимания врачей к её персоне. Но ему было всё равно — главное, чтоб девушка побыстрее пошла на поправку. А желание его убить вполне могло стать для неё отличной мотивацией в кратчайшие сроки встать на ноги.
Одна из медсестёр, не дав попрощаться, увела его прочь, усадив на кресло. Из-под сидения иногда слышались постукивания — значит, Вещь и впрямь прицепился к его средству передвижения. Ксавье улыбнулся, предвкушая скорую беседу с самым необычным своим другом. Хотя Вещь был чуточку менее чудиком, нежели Уэнсдей.
Ксавье вернули обратно в палату, пообещав, что разрешат вновь увидеться с девушкой при первой же возможности. Он благодарно кивнул, вернулся в свою постель, а медсестра увезла коляску. Но Вещь к тому моменту уже предусмотрительно повис на пижамной штанине парня.
Только дверь закрылась, как конечность поспешила перебраться на тумбочку, спешно и радостно перебирая пальцами. Разобрав сказанное, Ксавье расплылся в улыбке.
— О, и я по тебе скучал. И тоже за Уэнсдей очень рад… о, я тоже не представляю, как Энид обрадуется, увидев тебя. Я уверен, она сразу сделает тебе маникюр, — придаток продолжал восторженно рассказывать, насколько он рад увидеться и как предвкушает встречи со всеми остальными, кому полностью доверял. А после перешёл на расспросы. — О, как у меня дела и чего я в больнице? Ну, меня пытались отравить какой-то модифицированной версией газа Циклон Б. А потом я лежал без сознания несколько дней. Потом ещё столько же в состоянии пограничном. А ещё я как бы убил Тайлера Галпина… ну, точнее, он сам себя убил, но моими руками. А ещё… — Ксавье подумал рассказать о своих видениях о его прошлом, но вдруг одёрнул себя: мало ли, вдруг придаток умело притворялся и был вовсе не всеми любимым Вещью, а кем-то иным, очень похожим. Или враги затуманили ему разум… — А ещё меня пытались убить, когда я был уже в больнице. И, кажется, не единожды. Увлекательно, да?
Вещь поник и виновато опустился на крайние фаланги, как на колени, а после стал извиняться, что не мог помочь.
— Да я же тебя не виню, — хмыкнул Ксавье. — И, может, расскажешь свою историю? — Вещь ответил положительно.
И бегом устремился эксцентрично ведать о пережитом, увлекательнее и эмоциональнее, чем многие люди могли бы, используя как речь, так и жестикуляцию совместно. Очень быстро движения Вещи превратились для Ксавье во вполне ясную и насыщенную, пускай и иногда сбитую от переизбытка эмоций, речь.
— Для меня всё началось, когда Уэнсдей пропала. Все были так взбудоражены, а как я нервничал! Я не знал, куда себя деть, строил тысячи теорий, где её можно найти. Я не мог оставить её умирать, я не мог этого допустить! В первое время я помогал всем вокруг в её поисках, но это не принесло смысла. Я удрал и стал её искать самостоятельно, исследуя все труднодоступные места. Я бы их все перечислил, но не суть важно.
Потом пришло отчаяние — моей хозяйки, моей маленькой хмурой и злой хозяйки нигде, нигде не было! Оставалось логово, где Торнхилл, а точнее, Лорел Гейтс, держала Тайлера, и дом Гейтсов. Я счёл эти места логичными и пошёл на поиски. Тогда уже вечерело. В логове, оказалось, поселился медведь. Я быстро удрал.
Исследовал поместье Гейтсов — но ничего. И только потом я попробовал через окно пробраться в подвал. Окно-то я открыл, а там появилась решётка — раньше её не было. Потом я через неё перелез — но сначала я остолбенел. Я видел… видел… о, Аддамсы… я видел, как Тайлер ножом рассёк её живот! И пальцами зачем-то расширял рану! Я понял, что ничем не помогу, что уже поздно… ощущая себя полным разочарованием, я бы даже сказал, что дерьмом, я скользнул через решётку и скрылся в тени, думая, как всё-таки спасти Уэнсдей! Но пока я думал, Уэнсдей очнулась, а Тайлер произнёс, что кому-то нужен я. И тогда я всё понял. Понял, что не могу просто так вылезти, иначе попаду в лапы убийц…
Но Тайлер вдруг убежал. Я сидел в тени ещё минуту, а после побежал к Уэнсдей. Я придерживал край самой глубокой раны, пытаясь остановить кровотечение. Но она уже была без сознания. Так я и сидел, держа края раны, пока не услышал шум. Сразу после я затаился. Не вышел даже тогда, когда увидел тебя.
Ушёл я только наутро. Я знал, что зачем-то нужен убийцам. И решил, что благоразумно не показываться. Я бы и дальше сидел в том подвале, но его стали осматривать полицейские. А я не хотел, чтоб хоть кто-нибудь знал, что я остался жив. Понимал, что если вернусь, могу подвергнуть вас опасности. Но я должен был знать, что с вами…
Я стал следить за Аяксом. Иногда. От его разговоров я всё узнавал. Также, когда он уходил в душ, я читал его переписки. А после я возвращался в дом Гейтсов. Его оцепили, и никто туда не приходил. Там я был в безопасности. И вас не подвергал риску. Также я следил все эти дни за сектантами, но ничего не происходило у них. Вообще. Только всякие собрания. А иногда их не было дома… но я вне дома ни разу их не находил. Только иногда, в кафе. Но и там чисто.