Тогда как другие воспоминания доказывали обратное.
***
Ему исполнилось тринадцать лет. Самый ужасный День Рождения в жизни. Раньше ни в одной школе никто не знал, когда он родился. В этой же как-то прознали… и, конечно же, как они могли просто проигнорировать день рождения фрика, оживляющего картины. Скучно ведь…
Он выбросил окровавленную салфетку и приложил к разбитому носу новую, но и она мгновенно напиталась алой жидкостью. Опухшие и разодранные костяшки засаднили, и он выронил салфетку на пол. Медсестра её терпеливо подняла и выбросила. Новую Ксавье не принял — просто сидел, закинув голову назад от боли и ощущая терпкий вкус железа на языке.
Директор школы нетерпеливо щёлкал ручкой.
И тогда ворвался отец. С натянутой улыбкой и прочими лживыми элементами на лице, подчёркнутыми напускным ехидством в глазах.
Они спокойно поговорили с директором наедине. Ни единого слова на повышенных тонах, ничего… всё, как у нормальных людей.
Отец вышел без единой эмоции на лице, сообщив Ксавье, что они уходят. И хотя болело всё тело, он послушался и медленно поплёлся следом за родителем, иногда едва не падая.
Всё началось, когда они присели в их роскошный, но не длинный лимузин. В его богатом убранстве Ксавье всегда ощущал себя лишним… он был слишком изгоем даже для своей семьи. Слишком неуклюжий и нелепый для великолепия Торпов.
— Какого чёрта, Ксавье?! — взревел отец, только дверь за ними закрылась.
— Это они начали! Напали в душевой после физкультуры. Я ушёл. Но они ведь не могли успокоиться…
— И поэтому ты нарисовал это?! — Винсент с разъярённым взглядом вынул из портфеля лист А3, где был быстрый набросок. Страшное чудовище с длинными когтями.
Ксавье отвернулся. Он ведь просто нарисовал этого чудика. Не собирался его оживлять без необходимости. Но в этой школе его не воспринимали за сына знаменитого Винсента Торпа, а считали за обычного изгоя, которого надо мучить. Просто так. Просто потому что он особенный.
— Они напали на перемене и избили меня! — он указал на свой нос, едва сдерживая слёзы от боли.
Мог бы отец хоть раз его поддержать. Хотя бы в честь Дня Рождения.
— И ты оживил это, — сказал отец холодно, демонстративно разорвав бумагу на кусочки. — Ты же понимаешь, что сейчас трое учеников в больнице из-за тебя?!
— Они заслужили…
— Ты позоришь наш род!
— Прошу прощения, что в школе меня обижают, а я просто защищаюсь! — закричал Ксавье.
В следующее мгновение он уже лежал на сиденье, скрючившись от боли. Отец его ударил по скуле кулаком. Ожидаемый исход, но слишком болезненный. Чтоб не взвыть, Ксавье укусил себя за язык.
— Я перевожу тебя в Невермор. Может, среди других изгоев ты приживёшься и станешь моим достойным наследником.
Ксавье никак не отреагировал — ему было всё равно.
***
Снова стрельба — и вновь пули прошли мимо, никого вообще не задевая. Словно специально. Где-то вдалеке завыли полицейские сирены. Десятки, если не сотни. Их вой почти заглушал выстрелы, но земля всё равно содрогалась.
Ксавье зажмурился, думая, как поступать дальше.
Но за него решил призрак, что встал возле него, когда веки распахнулись. Уэнсдей стояла в обычной неверморской школьной форме, сложив руки на груди. Склонив голову набок, она произнесла:
— Восточный выход. Туда, — и исчезла.
Ксавье затряс головой, не в силах решиться на этот шаг. Стоять за спиной родителя вдруг стало так спокойно и по-настоящему безопасно… но он не мог оставить Уэнсдей. И она сказала, что его попытаются убить, но не убьют. Он ей верил.
— Папа… я убегаю, — бросил он почти истерично, прежде чем развернулся и побежал обратно в больницу.
Когда он бежал мимо разбитого окна изнутри, с улицы донёсся очередной выстрел, а за ним — хрип и бульканье. Ксавье бросил туда взгляд, обомлев — по ту сторону стоял, покачиваясь, отец. Ещё мгновение — и он упал.
— Папа! — парень едва не бросился под пули обратно, но кто-то схватил его за плечо и отбросил на безопасный участок за стеной.
Вещь возмущённо перебирал пальцами, жалуясь, что он чуть себя не убил. А Ксавье лишь продолжал покачиваться, не зная, куда себя деть… но осознание, что отцу он никак не поможет, только себя убьёт, всё расставило по местам — и он сорвался с места, побежав к восточному выходу.
Вскоре он увидел вдалеке медика с маской, натянутой по самые глаза. Он бегом вёз маленькое и на вид бездыханное тело, скрытое тканью.
— Следи за ним, — сказал вновь явившийся призрак.
Ксавье сдавленно кивнул — у него на душе зияла пустота похуже, чем та, на его тринадцатый День Рождения. На свой семнадцатый День Рождения он, возможно, остался без отца. И в любой момент мог лишиться девушки, которую, к своему несчастью, полюбил.
========== Глава 35: Похищение ==========
События, параллельные разговору Ксавье с отцом и началу стрельбы
Уэнсдей ощущала, как маленькое чёрное сердечко билось в её груди. Весьма приятное чувство, хотя и не настолько, как терапия током или поглощение всевозможных ядов в маленьких дозах для выработки иммунитета. Но с ним можно было комфортно уживаться… оно просто её сопровождало и не мешало другим мыслям. Скорее, наоборот, стимулировало их.
Она вдруг стала часто облизывать губы — на них остался какой-то вкусный привкус. Как у крепкого кофе без сахара. И более опьяняющий, чем та рюмка самогона, что однажды ей предложил дядя Фестер на каком-то семейном торжестве.
Подумав об этом, она прекратила касаться языком уст — поняла, что обесценивала этим умения дяди в приготовлении крепкого алкоголя. А ещё на подсознательном уровне, — там, откуда приходило вдохновение для романов, — вдруг разразилась животным криком интуиция, как свинья, загнанная на убой где-то в деревне, где их разделывают по старинке — начиная с закалывания без каких-либо обезболивающих.
Уэнсдей собралась с мыслями и расслышала в коридоре шаги. Их услышал и Вещь — шустрый придаток прыгнул вовсе в окно, скрывшись где-то снаружи. Своего мелкого друга она посвятила во весь свой план, от начала и до конца.
Шаги приближались, и она закрыла глаза, скатившись по постели вниз. У неё задача простая — изобразить из себя не просто спящую, а потерявшую сознание девушку. Её не должны были усыпить.
Одну руку она свесила с постели, а вторую приложила к гноящейся ране на животе. Якобы лишилась сознания от боли.
Когда дверь открылась, Уэнсдей уже полминуты лежала без движения, притупив все рефлексы, если её похититель решит их проверить. Умение притворяться хоть трупом — полезное в хозяйстве.
— Что тут у нас, спишь? — спросил мужской незнакомый голос.
Он потрогал и подёргал её руками в перчатках, но не получил вообще никакой реакции.
— Что ж, мне же лучше, — заключил её идиот-похититель.
Он бессовестно расстегнул пуговицы на её сорочке, чтоб сорвать с тела все электроды. Уэнсдей была бы не против ударить, а после заживо закопать урода, но продолжила лежать без движения. Через секунду вокруг пищали все аппараты.
— И всё же, — вдруг произнёс он, и Уэнсдей ощутила, как тонкая игла вошла ей под кожу на руке, впрыскивая какой-то препарат.
Этого она не планировала.
— Надеюсь, ты не помрёшь от этого. Босс меня же грохнет, — он накрыл её тонкой тканью и прямо на той кушетке, где она лежала, и увёз её.
Поклявшись, что умереть от какого-то снотворного или транквилизатора она и не подумает, Уэнсдей постаралась воспротивиться действию препарата и не заснуть. Сначала ничего и не происходило, но вскоре яркий свет больничных ламп, проникающий сквозь тонкую ткань и плотно сомкнутые веки, стал казаться мягче и меркнуть. Поутихли звуки быстрых шагов ненастоящего врача и контакта колёс с полом, став неразборчивыми тихими помехами где-то вдалеке. А мысли, продолжающие держать её в сознании, быстро исчезли во мгле. Только одну Уэнсдей не отпустила — не позволила себе забыть о плане.