Она кивнула, подняла упавший меч, но пошла вовсе не к Энид, что от шока стремительно уменьшалась в размерах, возвращая себе человеческий облик, а двинулась прямиком на Ксавье.
На его сестру устремились другие люди, безоружные. Но слепая — белые бинты на глазах на это недвусмысленно намекали — девочка смогла лишь оступиться и упасть. Её мгновенно подобрали за плечи, безжалостно волоча к продолжавшему стоять в шоке лидеру их секты. Нечасто, вероятно, его иллюзии насквозь видели слепые… а всякие девушки материализовались перед оборотнями, мгновение спустя исчезая, сопровождаемые криком.
Бедная Энид, вернув себе облик человека, упала на колени — оба оказались целыми, — а руки прижала к груди, пытаясь ими скрыть наготу. Её же глаза, округлившись от ужаса, зафиксировались на окаменевшем Аяксе.
— Никто не вправе обижать моего парня! — вызверилась девочка и, не убирая одной руки от груди, вторую выставила перед собой и не подпускала к себе никого.
Один сектант подошёл к ней, но тотчас когти впились в его лицо, скользнув по нему вниз. Он заорал и отшатнулся: Ксавье успел заметить разорвавшуюся маску и четыре рваные полосы по всему болезненно-бледному лицу, из которых сочилась густая, как гуашь, кровь.
Мама Бьянки же за эти несколько мгновений подоспела к Ксавье, и он уже почти успел распрощаться с жизнью, видя занесённый над собой меч, но непоправимого не случилось: женщина вдруг крикнула, а оружие выскользнуло из её рук. Лезвие пронеслось в паре сантиметров от парня и упало на пол.
Ксавье поднял взгляд — и улыбнулся бы, если бы мог: сектантку за шею схватил Вещь. Его пальцы впились в её плоть, и как бы она ни пыталась его снять, шустрый придаток избегал поимки, умело изгибаясь и меняя позиции.
— Помогите! — заорала женщина и упала, безуспешно борясь с существом, что давило ей на болевые точки на шее.
Но никто к ней на помощь не пришёл. Остальные сектанты караулили дверь, разъярённую Энид, трясли вновь умершего Тайлера за плечи или занимались Сольейт. О лежащей посередине Уэнсдей все словно позабыли. Маленькое тельце девушки лежало без сознания, но казалось, что она для всех остальных исчезла: никто в упор не желал замечать пленницу, которую вывезли вовсе из другого штата.
— После того, как ослепла, стала видеть правду, девчонка? — Ксавье перевёл взгляд на сестру и ощутил, как от гнева свело челюсть: Гидеон схватил Сольейт за волосы и смотрел в скрытые повязкой вырезанные глаза, а девочка испуганно дрожала. — Думаю, тогда ты знаешь, что сейчас произойдёт, — свободной рукой он достал из кармана в брюках нож-бабочку. В свете свечей опасно блеснуло переливающееся лезвие.
Его прервали возмущённые крики тех, кто караулил дверь. Но пока Ксавье их нашёл глазами, увидел уже лишь двоих контуженых {?}[для тех, кто не знает: контузия — ушиб или травма организма без повреждения наружных покровов тела, обычно сопровождается потерей сознания.] сектантов на полу, на грудные клетки которых безжалостно давили подошвы массивных кроссовок.
Ещё мгновение — и поверхности задрожали от заложившего уши выстрела, часть сектантов растворились в воздухе — значит, являлись лишь иллюзией, — а Гидеон с Сольейт отлетели на метр и упали. Сестра испуганно вскрикнула, а мужчина, схватившись за левую руку, зашипел от боли, безуспешно пытаясь встать.
Все оставшиеся в сознании во мгновение обернулись на них, и только Энид не стала медлить: скукожившись и покраснев от смущения, подруга прыгнула с волчьей скоростью на Гидеона, скользнув когтями по его лицу, и перекатилась к Сольейт. Подхватив девочку в объятия, она скользнула с ней к стене и закрыла собственной спиной. И хотя она дрожала, а лопатки нервно изгибались, Энид не отстранялась от Сольейт.
— Суки! — взорвался сектант, здоровой рукой касаясь то поцарапанного лица, то простреленного плеча.
— Je tuerai pour mes enfants {?}[фр. я убью за своих детей], Гидеон, — мама убрала пистолет за пазуху и преспокойно сошла с тел контуженых сектантов.
И пускай Патрисия спасла Сольейт, её приходу Ксавье совсем не обрадовался. Кажется, в его душе перемешались ненависть и страх перед ней.
Нарочито медленно, растянув губы в лёгкой улыбке, она вальяжными шагами приблизилась к раненому мужчине. Остальные, ещё не оставленные недееспособными, сектанты не пошли на подмогу лидеру. Лишь испуганно забились по углам.
— Ты просто сука, ma sœur {?}[моя сестра], — прошипел впервые с ярчайшим французским акцентом Гидеон, от боли извиваясь на полу.
У Ксавье от его слов заболела голова пуще прежнего. Словно мама снова достала пистолет, позабыла о Гидеоне и выстрелила сыну прямиком в висок. Показалось, что в мозг попала экспансивная пуля{?}[пули, конструкция которых предполагает существенное увеличение диаметра при попадании в мягкие ткани с целью повышения поражающей способности и/или уменьшения глубины проникновения.] и что-то в его работе неисправимо нарушила.
Осознание, что его мама — сестра Гидеона, а значит, тоже кицунэ, ломало всё в его мировосприятии ещё больше, чем раньше. Отныне Ксавье понял, почему он умел оживлять свои рисунки, и даже никакой Кристофер Торп ему не требовался для усиления способностей. Возможно, у отца появился такой план, чтоб вернуть роду величие и без Вещи.
Но вот мама явно решила, что создать Идеального Брата вновь — идея заманчивая и полезная в хозяйстве, если даже в сыне соединялись сущности кицунэ и экстрасенса.
Глаза закрылись. Его душа вдруг стала холстом, коий разочарованный творец безжалостно искромсал в тряпки. Но всё же Ксавье заставил себя следить за ужасающим представлением дальше.
— Ты напал на моих детей, Гидеон.
— А ты убила мою падчерицу. Месть за горе моей жены, — мужчина вновь попытался присесть, но снова упал.
Мама лишь спокойно наблюдала за ним, уже не улыбаясь.
— Ничего личного, — наконец произнесла она и развернулась, но никуда не ушла: подошла к Уэнсдей и присела перед ней на колени.
Два пальца опустились девочке на шею, и невольно Ксавье затаил дыхание, трепетно ожидая реакции родительницы. Ему стало страшно сразу, как только мама прыснула, качая головой.
— Значит, я всё-таки не смогла спасти чертовку, — и она убрала руку.
Ксавье начал задыхаться.
— Но ты, братец, проиграл больше моего. Девчонка мертва, — и она встала, с беспристрастным лицом подойдя к сгорающему от возмущения Гидеону.
— Я сам убил её душу. Думал, это сказки, — захрипел сектант, когда Патрисия, всё с таким же лицом, ударила его носком в живот.
Ксавье же, вновь обретя способность говорить, не сдержал вопль, что шёл из самых недр израненной души:
— Нет! — и понял, что вместе с ним закричала Энид.
На глаза от боли даже слёзы не выступили. Боль от потери Уэнсдей сильнее той, что вызвала бы слёзы. Она мрачная и безжалостно уничтожающая всё на своём пути, не оставляя ничего. В выжженной пустыне, горящей иррациональным чёрным пламенем, не могла явиться никакая влага.
Он убил Уэнсдей Аддамс.
И не просто убил.
Он уничтожил её душу.
Где-то рядом, задыхаясь, захрипела мама Бьянки. Убитый горем Вещь вцепился в её шею, не позволяя женщине вздохнуть.
— Пока, брат, — Патрисия Торп вновь достала пистолет, направив его прямиком в грудь Гидеона, но выстрелить не успела:
— Руки вверх! Все! — в тайную комнату ворвалось четверо: шериф, её испуганный до посинения помощник, а за ними Фестер со всё ещё связанной Йоко.
Возражать мама не стала: ловким движением спрятала пистолет и обернулась к вошедшим.
— Это Гидеон. Этот человек похитил Уэнсдей Аддамс и угрожал моим детям смертью. Я выстрелила в него, когда он пытался убить мою дочь, Сольейт Торп, — на этих словах от очередного потрясения Ксавье провалился в беспамятство.
Последним, что он увидел, оказалась Йоко, вырвавшаяся от Фестера. Скинув с себя пиджак, она кинулась со слезами к Энид.