В тот день он спас младенца и нашёл сложный ритуал, как подарить себе бессмертие и возможность вечного служения некоторым семьям. Своей и любой другой — требовались только зубы одного из представителей семьи. И он мог дарить небывалые способности этим людям.
У Гуди было много и других книг, но их забрать Кристофер не успел. На следующий день кто-то сжёг её хлипкий домишко.
Но он хотя бы спас младенца. Однако сам воспитать его не мог, поручив это какой-то американской семье, которой отсылал значительные суммы за воспитание ребёнка. Малыша он нарёк сам — Гарольд Аддамс.
И после, зная, что малыш рос здоровым, непослушным и до дрожи странным, Кристофер превратил себя в тогда Идеального Брата. Ритуал он почти забыл, но помнил, что своему сыну рассказал, как сделать это страшное существо. Для частей тела они казнили пленников. И долгое время он служил своим потомкам в ненавистном облике этого чудовища.
Он дарил им и себе небывалые силы, но сам просто существовал. У него не было свободы выбора или сознания. Оно всё было заковано в руке, но она не управляла остальным телом, максимум могла подать сигналы лицу и создать улыбку. Идеальный Брат — сущее зло, особенно в плохих руках. А его потомки даже не догадывались, что он лишь послушная кукла, лишённая воли.
Его спасло только то, что когда-то он отослал Гарри Аддамсу письмо, где рассказал о своём плане. И однажды, когда Аддамсы и Торпы пересеклись, двигаемые корыстью Аддамсы убили его тело — но он не помнил, чем, — а руку забрали. И, когда он очнулся, стал слугой Аддамсов. Но ему вернулся разум и человечность. С тех пор он и служил Аддамсам.
И ныне мог наблюдать поразительные картины того, как его потомок полюбил Уэнсдей Аддамс точно так же, как он когда-то любил Гуди. Поразительное совпадение. Мало того, что Уэнсдей, если бы имела светлые волосы и выряжалась чуть менее готически, то выглядела бы точь-в-точь как Гуди, так ещё в неё влюбился Ксавье. И влюбился, как был влюблён Кристофер — как собака.
И единственное, чего ныне хотелось Вещи — чтоб хотя бы Ксавье был счастлив. Хотелось, чтоб Уэнсдей не пошла по пути своей прародительницы, а ответила на любовь юноши. Чтоб наконец Торпы и Аддамсы стали одной семьёй.
И его очень радовало, что они стали уходить и уединяться. Ещё бы кто-нибудь нашёл Патрисию Торп и посадил бы в тюрьму за всё хорошее. Пока эта madame{?}[мадам по-французски — это замужняя женщина, мадемуазель — незамужняя] на свободе — расслабляться нельзя.
Вещь отбросил размышления сразу, как услышал, что музыка заиграла намного тише и чуть менее навязчиво, и почти все парочки поспешили за столики. Энид с Аяксом — тоже.
И тогда к ним медленно приблизилась Йоко. Топчась и озираясь, она подошла к их столику и встала, опустив голову. Кажется, нападать она не хотела, но Вещь поспешил скользнуть под стол, укрытый жёлтой скатертью, чтоб сторожить своих больших подопечных.
— Аякс, пошли отсюда, — отчеканила недовольно оборотень, почти рыча.
— Энид, прошу тебя… — заговорила неуверенно Йоко.
— О чём меня может просить пособница сумасшедшей убийцы?! — разъярённо выкрикнула Энид.
— Явно не просить прощения, его мне нет, — отметила сквозь стиснутые зубы вампирша. — И всё же я думала, что поступаю в интересах своих друзей. И тебя в первую очередь.
— Очень рада это слышать, — прошипела Энид так, что любой дурак бы понял, что всё совсем наоборот.
— Йоко, лучше просто отстань.
— Я доподлинно знаю, что Патрисия не остановится! — выкрикнула вампирша, кажется, почти плача. — И я хочу помочь вам её остановить.
— Ну или обмануть и убить нас, — фыркнул недоверчиво Аякс.
— Горгона ей точно не нужна, — заметила Йоко. — А вот Энид… я думаю, что возможно.
— И твоя задача — втереться ко мне в доверие, а потом убить, да? Нет уж, — голос волчицы задрожал. Вещи тотчас стало не по себе на душе — он не любил, когда Энид ощущала боль.
— Энид, честно, я не работаю на неё больше! — воскликнула вампирша, кажется, плача. — Но я знаю, кого она точно попробует убить. Меня. Она всегда говорила, что ей нужен вампир.
— Я не буду оплакивать твою смерть, — Энид слова давались тяжело — её голос дрожал всё больше.
— Я хочу помочь вам её остановить.
— Тогда расскажи хотя бы, как она убивала их всех. Почему именно во дворе? Давай, поведай.
— Я же уже всем говорила, что я не знаю… я только говорила, что уверена, что она подсылала убивать кого-то другого.
— И кого же?! Или всё же это ты всё делала, просто строишь из себя тут жертву! — голос волчицы истерично надорвался.
— Ладно, я скажу то, на что копам было плевать, а вам не успела, вы же меня все заблочили в соцсетях. Она меня убеждала, что ей всё надо к кровавому полнолунию, но уже давно понятно, что это не так. После него она говорила, мол, что опоздала и теперь всё должно случиться в синее солнечное затмение. В общем… я считаю, что в ближайшее время мы все в безопасности. Но когда уже все решат, что всё хорошо и больше убийств не будет… как раз будет преддверие синего солнечного затмения.
— Ну, если допустить, что ты не врёшь… — пролепетала сквозь слёзы Энид, — то… у нас ещё полно времени не допустить трагедии.
А Вещь дрогнул от воспоминаний. Догадка Йоко определённо правдива — он вспомнил, что во все дни, когда его делали Идеальным Братом — через окна проникал синий свет.
Но от другого воспоминания он и вовсе задрожал. Вспомнил самый неприятный момент ритуала. Для него обязательно кто-то из семьи, которой он служил в тот момент, должен отдать ему свой скальп. Обычно их снимали с погибших Торпов.
А ныне он служил Аддамсам.
И не мог не вспомнить рассказов о видении, где была Уэнсдей без лица.
***
— Я ничего не понимаю, — лепетал нервно Ксавье, держа её в объятиях. — Как я могу тебя убить?..
— Я тоже не понимаю, — Уэнсдей стало надоедать сидеть в его объятиях, но она не выражала своего дискомфорта. Не после того видения.
Почему-то после него она доподлинно знала, что Ксавье не виноват. Но увиденное делало его чуточку более интересным экземпляром. И у неё появилось несколько догадок, которые она не спешила озвучивать. Если она их озвучит — Ксавье решит, что она его в чём-то обвиняет. Хотя одна из догадок казалась слишком очевидной. Но Уэнсдей смутно представляла, как её было возможно осуществить.
Его дрожащие руки прижали её ещё сильнее, и она невольно оттолкнула его — дышать стало трудно. И это было вовсе не приятно, как когда он её душил шарфом.
— Прости, — он отсел подальше и опустил взгляд.
— Я видела далёкое будущее. До ближайшего синего затмения ещё много времени… это странно, и мне надо об этом подумать, — она вскочила на ноги, активно размышляя о происходящем.
— Мы не должны допустить это будущее. Я не могу тебя убить…
— Если только я не сделаю то, что тебя заставит меня убить.
— И снять скальп?!
— Вас, Торпов, разобрать трудно, — она почти улыбнулась, но удержала безэмоциональное лицо.
Слёзы с её глаз прекратили струиться почти в то же мгновение, когда начали. Плакать — и так занятие жалкое и бессмысленное, а от видения, пускай и пугающего — ещё хуже. Хотя Уэнсдей не стала врать сама себе — ей действительно было страшно. Но не от перспективы собственной смерти — умирать ей не впервой, — а от возможной гибели Ксавье.
Если уж ему суждено будет её убить — то он должен после этого долгие годы страдать и сходить с ума по ней, а не вот так вот просто совершать суицид. Это сплошное разочарование, которое к тому же доставляло боль её чёрному сердечку. И боль эта никак не приятная, а вызывающая нервную дрожь и учащающееся дыхание.
— Может, тебе и правда меня убить? Это спасёт тебя, — предложил парень.
Уэнсдей невольно взглянула на него так, словно и правда готовилась его убить. Вот только за тупость.
— Я не сбегу и не убью тебя. Понял? — процедила она, вновь прикусив губу до крови.
Тотчас она набрала алую жидкость на палец и нарисовала ею на ладони второй руки сердце. Чтоб доходчиво объяснить этому жертвенному благодетелю, что на такое она в жизни не пойдёт.