О нём самом Уэнсдей совсем не знала, что и думать. Когда она отказалась от Вещи, в её душе что-то умерло. В груди стало просто пусто. Она ничего не ощущала, вообще. И при этом понимала, что это неправильно. Настолько отчётливо понимала, что не показывала своей душевной пустоты.
Парень её целовал, обнимал, иногда даже на руках носил, душил, занимался с ней сексом, но больше никакое чёрное сердечко в душе не отзывалось на его движения. И он сам стал менее влюблённым. На каникулах он ей даже почти не писал. И Уэнсдей было на это всё равно. Как и было всё равно на его рецензию о книге, которую она написала специально для него. Как и стало вдруг Вайпер всё равно на её таинственного напарника. В последнем романе Уэнсдей этот персонаж фигурировал и вовсе изредка, только для продвижения сюжета, а никак не для развития характера главной героини.
И при этом Уэнсдей отчётливо понимала, что это неправильно. Её мистическая сила вернула на начальную точку, где не было места какой-то там нелепице вроде отношений, но отголоски её умершего чёрного сердечка пытались утянуть её прочь с начальной точки.
И во время написания книги или игры на виолончели, когда её разум утопал в буйном течении творчества, она отчётливо понимала ещё одно. Ей следовало научиться любить Ксавье Торпа без какой-то там особой связи и чёрных сердечек. Полюбить его своим обычным, человеческим сердцем, отбивающим вместо нормальных шестидесяти-девяноста ударов в секунду только сорок-шестьдесят. Вот только в остальное время Уэнсдей быстро об этом забывала. И понимала одно — если когда-нибудь обнаружит Ксавье не в своём уме, то её рука не дрогнет.
И больше невинных жертв не появится.
— Господи, через три дня синее затмение! Божечки, помогите, мне очень и очень не по себе, — рядом носилась Энид, размахивая в воздухе когтями.
За ней сновал Аякс, периодически хватая за плечи и целуя в лоб. Только он приобнимал её, девочка прятала когти, но после отталкивала парня и продолжала свой нервный монолог.
— Хватит упоминать несуществующих персонажей, — заметила Уэнсдей, но подруга её проигнорировала, продолжив навёрстывать круги по комнате.
— Жалко, что новый директор школы не верит, что сейчас могут настать очень опасные дни, — Ксавье покачал головой. — Я уже скучаю по своему отцу.
— Да, он оказался неплохим мужиком, — отметил Аякс, кивнув, а дальше продолжил гоняться за взбудораженной Энид.
— Но сегодня отец приедет. Он за нас всех очень переживает, — Ксавье дрогнул уголком губы.
Уэнсдей отчётливо помнила, что полгода назад ей нравилось, когда он улыбался. Она постаралась выдавить из себя это чувство, но не удалось. И, чтоб не думать об этой неудаче, она залезла на свою кровать с ногами и прикусила губу.
К ней на плечо вдруг забрался Вещь. Она даже не скосила на него взгляд, но его присутствие помогло вмиг забыть о пустоте в душе, на которую она обращала слишком много внимания. В ближайшие дни у неё перед глазами маячило не одно куда более важное дело.
— Господи, я так ещё никогда не волновалась. Даже когда моя мама упала в обморок, узнав, что я встречаюсь с горгоной! — продолжала распинаться Энид.
Аякс, явно желая её поддержать, прекратил гоняться за ней и напомнил:
— Ну, тогда же всё закончилось хорошо, помнишь? Она не сразу, да и не с первой попытки, но приняла наши отношения, — парень заулыбался, сверкая рядом белоснежных зубов.
— Моя мама с приколами, но она не сравнится с Патрисией! Как же я нервничаю! — она плюхнулась на пол, заведя когтистые пальцы себе в волосы.
Вещь поспешил спрыгнуть с плеча Уэнсдей и бегом устремился к Энид. Она улыбнулась, когда его пальцы ласково обхватили её запястье, и поспешила благодарно погладить второй рукой по тыльной стороне ладони.
— Мы все тут нервничаем, — признался Ксавье, кусая губы.
После той ночи, когда Уэнсдей отказалась от Вещи, парень постоянно сгрызал собственные губы до крови. Она уже даже привыкла ощущать шершавую, израненную, покрытую рубцами поверхность с железным вкусом крови во время пустых поцелуев, которые никак не отзывались в душе. В остальное время Уэнсдей часто замечала, что парень употребляет успокоительные препараты. Один раз она его спросила, зачем, а он посмотрел на неё, как на дуру. Тогда Уэнсдей едва сдержалась, чтоб не ударить его за это нахальство. Но всё же он ей соизволил объяснить, что без строго выверенной дозы препаратов банально не может делать ничего, только испытывает навязчивое желание себя убить за убийства своих друзей.
Тогда Уэнсдей пришла к выводу, что Ксавье, как и все люди, слабый.
Но при этом продолжила пытаться научить себя его любить. Этот парень заслуживал быть одариваемым от неё этим странным чувством. Но пока этот дикий зверь любви не желал поддаваться Уэнсдей без поддержки в виде магической связи.
— У кого-то тут есть конкретные идеи, что нам делать в эти дни? Кроме того, что ждать? — спросил Аякс и присел за спиной Энид.
Оборотень поспешила уткнуться затылком в его плечо. А Вещь отпустил её руку, соскочил на руку Аякса и не успокоился, пока пальцы подростков не переплелись, — и тогда их нервные лица озарила улыбка.
Уэнсдей нахмурилась, наблюдая за этой сладкой парочкой, пытаясь понять работу их взаимоотношений. Ничего так и не осознав, она развернулась к Ксавье и взяла его горячую руку, контрастную на фоне её ледяной, и крепко сжала. В душе действие никак не откликнулось, но она постаралась выдавить из себя улыбку. Получился хищный оскал.
Ксавье хохотнул и поспешил поцеловать её в лоб. Снова пусто в душе, но Уэнсдей ощутила умиротворение от того, что попыталась. Тотчас она отпустила руку Ксавье и ответила на вопрос Аякса:
— Единственное, что я могу сейчас сделать — отдать Ксавье свой кулон. Я считаю, он может оберегать от воздействия извне, — и она сразу сняла с шеи украшение, передав его парню.
— А что, если одолжить у какой-то сирены её амулет и постараться его нацепить на тело Патрисии? Это могло бы тоже помочь, — рассуждала Энид.
— Мне всё ещё интересно, зачем она тогда похитила амулет Бьянки, — вмешался Ксавье. — Возможно, амулеты ей нужны. Лучше не рисковать.
— Мы всё-таки так мало знаем! — Энид надула губы.
— В этой ситуации лучше не знать. У нас одна цель — остановить Патрисию. Навсегда, — уточнила она.
— За то, что она сделала с Ксавье — я только за, — выступил уверенно Аякс.
— Я тоже, — хмыкнула Энид и развернулась так, чтоб поцеловать своего парня в губы. — Я не хочу, чтоб в этом мире был человек, способный помешать моему счастью…
— Мы её остановим, — заключила Уэнсдей.
И тогда в дверь кто-то быстро и крайне громко постучал. Не дожидаясь разрешения, некто влетел в комнату. Уэнсдей мгновенно выудила из ботинок маленький ножик, готовая убить вошедшего во мгновение.
Йоко влетела к ним, задыхаясь на ходу. По её щекам катились слёзы, а губы дрожали. Девчонка казалась слишком бледной даже для вампира.
— Я её видела! В кабинете химии! — закричала она.
Уэнсдей тотчас соскочила на пол, нахмурившись так, что брови почти упали на глаза. За ней тут же встал и Ксавье, вдруг сжав её запястье до боли. Парень нервничал. Сильно.
В пустоте души промелькнуло чувство. Ей не нравилось, что он нервничает.
— Ты её упустила? — поинтересовалась мрачно Уэнсдей.
— Она выскользнула в окно! Я попыталась побежать за ней, но… я её уже не нашла. Простите! — Йоко опустила взгляд, хныча.
— Прекрати, мне тошно, — фыркнула Уэнсдей, а Ксавье вдруг отпустил её руку. — Не от тебя тошно, — отметила она, повернув к нему недовольный взгляд.
Лучше бы и дальше держал за руку. Но её взгляд, кажется, заставил его только дальше отшатнуться от неё.
— Мы отправляемся ловить лису, — заключила Уэнсдей и подошла к своему шкафу, где хранила изобилие всякого оружия. — Разбирайте. Бегом! — скомандовала она, и все ломанулись к шкафу, сгребая в рюкзаки и карманы всевозможные холодные орудия.