Силы иссякли. Тело Аякса стало неподъёмной тяжестью, и она уронила его.
Когда с его губ сорвался болезненный стон, она заплакала. От счастья. Она донесла до скорой помощи живого Аякса.
А после она закричала — от страха за Уэнсдей. Но побежать ей на помощь не смогла — за пеленой слёз всё размылось, а когда она их стёрла с лица — всё окрасилось в чёрный. Запас сил иссяк окончательно.
***
Ксавье разделился с отцом и Вещью. Винсент проследовал решать вопросы с новоиспечённым директором и полицией, а рука пообещала, что спрячется там, где его никакая Патрисия никогда не найдёт. А парень ходил по всем значимым и безлюдным местам, специально не контактируя с людьми — которых, впрочем, и не было почти. Хотя когда ему пришло сообщение от отца, что у Аякса три пули в груди, а Энид, которая его притащила, тоже без сознания — ходить с безучастным выражением лица по школе стало труднее. Хотелось какую-нибудь стену ударить со всей силы, разбивая костяшки в кровь, и разъярённо закричать, срывая голос.
А сердце царапала тревога за Уэнсдей. Чисто логически девочка вплоть до синего солнечного затмения в безопасности. Но Ксавье слабо верилось в какие-то адекватные решения от своей матери.
Особенно после того, как эйфория от собственных умозаключений утихла и голову стали посещать сомнения. Больше всего несостыковок он нашёл с передачей души Патрисии Уэнсдей. Либо отец как-то не вполне разобрался, либо Ксавье пришёл к неверному умозаключению, либо они все чего-то не знали.
Но ему показались невозможными передача души Патрисии Уэнсдей и снятие скальпа для Идеального Брата без дополнительных жертв со стороны Торпов. Ему слабо верилось, что для Идеального Брата достаточно лишь простой кожи с ДНК Торпов. А если Патрисия отдала бы душу Уэнсдей — скальп был бы пустым, бездушным. И ничем не лучше кожи с головы кого-либо другого.
И в таком случае либо мама совсем сошла с ума, ведь её план не мог быть осуществлён даже без спасения Сольейт души Уэнсдей. Либо, что пугало Ксавье куда сильнее, у матери был какой-то иной план. Или она действительно не брезговала убить членов своей семьи.
Ксавье выругался себе под нос. Чересчур много сложностей с непонятными древними ритуалами. И чересчур много страха, рвущего на части его внутренности.
— Не выражайся, — он резко повернулся на знакомый замогильный голос Уэнсдей.
Девочка стояла в паре метров за ним, вперив отстранённый и озлобленный взгляд. Но на одну деталь Ксавье не мог не обратить внимания: хотя у неё и был обычный злобный взор, она моргала. И моргала часто. Его тело бросило в дрожь от вида моргающего человека — в другой ситуации ему бы стало смешно. Но тогда он едва смог сдержать эмоции в узде и выдавить из себя одну из тех улыбок, кои Уэнсдей называла глупыми.
— Прости, я нервничаю. Я тебя обыскался! — он пытался разыграть такой спектакль, чтоб эта иллюзия или заколдованная Уэнсдей не догадалась, что он её подозревает в фальшивости.
— А я тебя искала. И, чёрт побери, я за тебя волновалась, — если несанкционированные моргания ещё могли принадлежать настоящей Уэнсдей — всякое возможно, — но никак не вкупе с этими словами. До отказа от Вещи она ещё могла выдавить из себя это признание, но после него…
Ксавье обрадовался, что его не удалось обдурить, но страх за Уэнсдей в груди нарастал. Ему стало очень и очень холодно, словно его сердце начало вместо крови перекачивать замерзающую воду, с маленькими и очень острыми крупицами льда.
Фальшивая Уэнсдей приблизилась к нему, склонив голову. Он просто не шевелился, но продолжал держать улыбку.
— Я, кажется, знаю, где прячется Патрисия, — сказала она безэмоционально.
— Правда? — он с поддельной радостью схватил её за плечи.
Они оказались материальными. Значит, перед ним настоящая, но заколдованная Уэнсдей. Оставалось всего лишь решить — незаметно надеть на неё кулон и спасти от чар, или последовать за ней в ловушку.
Но она в ответ на его выпад дотронулась обеими руками до его шеи, как бы невзначай. И всё же Ксавье понял — это нечто пыталось взять под контроль его разум. Но как мама делала это через Уэнсдей?.. Или она сама умела принимать облик других людей, как оборотень?
Он затрясся, как бы противясь чарам. Хотя на самом деле ничего не ощущал, кроме холода рук, неприятно обжигающего кожу. Во время тряски, между частых морганий наблюдая за Уэнсдей, Ксавье незаметно завёл руки за спину — включил на умных часах диктофон.
Уэнсдей изумлённо округлила глаза и приоткрыла рот, но после хищно заулыбалась. И что её так удивило и обрадовало?
Парень перестал изображать сопротивление и обмяк. Нацепив маску непроницаемости и потупив глаза, он, явно по-дурацки, вылупился на Уэнсдей. Она же отпустила его шею, продолжая широко улыбаться слащавой улыбочкой. От которой стало тошно.
— Ты ж мой хороший, — произнесла девочка не своим голосом. Но и не голосом Патрисии. — А я уже думала, этот дар воздействовать на глупые головы Торпов и Аддамсов держался на Вещи. Но я явно ослабла… представляешь, на голову твоей мамочки я уже полгода как не могу воздействовать. С самого дня, как эта чертовка Аддамс разорвала нашу связь с Вещью. А ты как был послушным мальчиком, так и остался, — Ксавье больше не держал насильно глупое лицо: его опутали лозы шока. С многочисленными острыми шипами, беспощадно врезающимися в плоть. — Но мы всё исправим, да, Ксавье? Когда ты под моим влиянием… всё так просто, — и она захохотала.
***
— Пьер, я не могу! Боже, за что! — девушка схватилась окровавленными руками за светлые косы, задыхаясь от слёз.
Он не обращал внимания на муки Гуди. Не первая и не последняя женщина, которая не переживёт роды. Главное — хотя бы один ребёнок выжил и оглушительно орал, открыв миру чернющие глаза, которые за мгновение могли стать хоть белыми. Их опыты прошли не зря. Один ребёнок не подавал признаков жизни, но зато второй точно умел менять облик. А может, малыш в будущем ещё чем-то удивит. Гуди явила в мир прекрасного монстра.
— Мне жаль, Гуди, — произнёс он умирающей в лихорадке девушке и ушёл.
Прибыв в городок, он отдал хрипящего и орущего ребёнка своей уродине-жене, но в её жёлтых и обвислых руках малыш успокоился.
— Как назовём? — спросила жена, открыв свой беззубый рот. Американский климат её за год хорошо потрепал.
— Пьер. Так же, как и меня.
— А фамилию? — спросила эта дура, качая младенца.
— Совсем сбрендила, женщина. Думаешь, я дам ему фамилию Аддамсов? Это позорище! — взревел он и вылетел из дома.
Там его уже поджидали проклятые Ришары. Пьер их ненавидел. Но за их помощь с деньгами приходилось платить. И ни разу ему не удалось обмануть этих наглых лисов.
— Что там ведьма? И ребёнок?
— Издохла, как сука. Ребёнок вместе с ней, — он состроил страдальческое лицо, упомянув о погибшем ребёнке. О его же близнеце Пьер решил умолчать. Незачем знать этим треклятым аристократам о его особом сыне.
— Ты забрал её книги?
— Подождите, друзья. Отправимся ночью, — заверил он Ришаров.
Эти сволочи кивнули.
— Кто-то украл книгу! — ругался он, когда не обнаружил в ногах у мёртвой любовницы мёртвого сына, а главная книга о создании великого помощника исчезла. — Думаю, это Торп… Гуди много о нём говорила.
— Ничего, тут ещё много других книг. Осталось только решить, как мы будем их делить, — Ришары, как обычно, коварно заулыбались. — А этого Торпа мы найдём.
Как же Пьер их ненавидел.
Одна радость — когда сын вырос, он встретился с Торпами. И неким чудесным образом, касаясь их чопорных английских шеек, обретал власть над их умами. Вот только никто из них не подсказал, где же они спрятали сокровенную книгу.
А стать одной семьёй с Торпами, чтоб обрести их Идеального Брата — невозможно. Торпы не хотели иметь с его семьёй никакого дела…
***
Ей нравилось созерцать природу Карпат. Это успокаивало. И чем выше в горы и дальше от людей — тем лучше. Там, где только птицы поют, да чистейшие ручьи задорно журчат. И где можно в одиночестве читать дневники предков, лелея надежду на то, что она, Анка Дюбуа — уроженка Румынии с французскими корнями, — наконец поставит точку в истории об Идеальном Брате. Наконец создаст то, чего не хватало её семье для обретения величия. Из-за чего её предкам пришлось бежать в горы, где их, нечистую силу, не пытались сжечь.