Выбрать главу

Крепко держа меня за руку во время поклона, Кэтлин с удовольствием сказала:

– Молодец, девочка!

Режиссер спектакля Раймон Руло хмыкнул:

– Посмотрим, что скажут господа журналисты…

Журналисты сказали то, что меня сильно расстроило. Газеты очень сдержанно отнеслись к самому спектаклю, почти не заметили прекрасную игру Кэтлин, зато почему-то хвалили меня саму!

Гримерная завалена букетами.

– Откуда это?!

Готлиб хохотал:

– Из цветочных магазинов.

– Но почему все принесли ко мне?!

– Потому что их передали тебе.

Я не могла понять:

– Так нечестно, я играла много хуже всех, я просто бездарь и неумеха!

– Публика дарит цветы тем, кто ей понравился больше всего.

Мы пили шампанское, а я все пыталась извиниться перед остальными.

– Да за что, Одри?!

– Я играю хуже всех, я самая неумелая, а превозносят меня.

Кэтлин Несбитт рассмеялась:

– Это хорошо, что ты понимаешь, что умеешь не все, но не стоит судить так строго, ты сыграла прекрасно.

– Нет, нет, я деревянная кукла, у которой от страха даже ноги не гнулись!

А Миллер фыркнул:

– Ты хоть не скажи это журналистам.

– К…каким журналистам?!

– Целая толпа ждет возможности взять интервью у новой звезды.

Со мной едва не случилась истерика, я по-настоящему испугалась:

– Нет, только не это! Я не звезда и ничего не умею!

И снова на помощь пришла Несбитт:

– Одри, просто будь сама собой, для тебя этого достаточно.

Этот совет, как и совет Марселя Далио, я запомнила на всю жизнь и готова повторить всем, независимо от того, чем они занимаются, молоды или уже опытны: будьте самими собой и слушайте свое сердце!

Я всегда играла только на сцене или перед камерой, в остальное время оставаясь собой. Я жила ролью, но не играла в жизни, никогда не путая одно с другим. И видела, как тяжело тем, кто путал. Конечно, популярному, публичному человеку трудно оставаться незаметным за пределами съемочной площадки, но и позволять следить за каждым своим шагом нельзя, должна быть грань между общим и твоим личным. А уж позволять раздувать сенсации из-за любой мелочи или превращать в скандал каждое слово…

На следующий день легче не стало, напротив, теперь из зала раздавались аплодисменты в ответ на какую-то удачную реплику, это заставляло задерживать следующую, приходилось дополнительно напрягаться.

Мало того, у служебного входа ко мне почти с визгом бросились несколько девушек, протягивавших мои же фото или афиши:

– Подпишите!

– Я?!

Кэтлин снова смеялась:

– Одри, я не все учла в твоем обучении, надо было научить тебя еще и вести себя, как звезда.

– Я не звезда.

– Ты звезда, только пока этого не поняла. А зрители увидели это раньше тебя самой.

Разговор происходил после весьма знаменательного для меня события. Я увидела, что монтажники что-то делают со световой афишей над главным входом в театр. Неужели убирают рекламу?! Как жаль, ведь это означало, что спектакль закрывают.

Мне действительно было жаль, потому что с каждым разом игра получалась все лучше, голос уже не дрожал, я не металась по сцене, стала понимать, что делают остальные, замечать даже зрителей в первых рядах. Мелькнула мысль, что сказка кончилась.

Но тут я поняла, что рабочие просто переставляют буквы. Теперь надпись выглядела иначе: «Одри Хепберн в спектакле «Жижи»!

– А остальные?!

Джильберт Миллер спокойно пожал плечами:

– Чуть пониже и мелкими буквами. И не надо объяснять мне, что это нечестно! Зрители желают видеть Одри Хепберн и во главе афиши тоже. Кстати, зажечь новую рекламу придется вам самой и в присутствии журналистов.

Зажечь действительно пришлось, от фотовспышек рябило в глазах даже у меня, в общем-то, привыкшей к софитам и камере. Я тряслась от страха…

– Чего ты боишься?

Я ответила Кэтлин Несбитт честно:

– Полуночи.

Она без объяснений поняла, улыбнулась:

– Одри, твоя карета не превратится в полночь в тыкву, она настоящая. Ты заслужила такую сказку.

Я рыдала, уткнувшись в колени своей наставницы:

– Чем?!

– Хотя бы вот этими слезами, девочка.

А мне понятно одно: это аванс, который отрабатывать придется всю жизнь, отрабатывать, забывая о самой себе. Меня любили, обожали, не подозревая, что я этого совершенно не заслуживаю, значит, предстояло заслужить. Это огромный груз, и мне просто повезло, что рядом оказались люди, которые помогли его вынести и не сломаться, не заболеть звездной болезнью.

Мама не смогла приехать на премьеру, она добралась до Нью-Йорка только через месяц, когда моя известность стала уже почти привычной, а число желающих взять автограф с каждым днем увеличивалось. Ей очень не понравился отель за девять долларов в сутки и то, что мне не выделили машину.