Зайнаб взяла стакан. В глазах ее затеплился огонек интереса. Кажется, она удивилась.
— За наше?.. Будущее?.. — Она уже прикоснулась губами к краю стакана, но потом решительно отвела руку, поставила стакан на стул и, поднявшись, заговорила:
— Мухтар, Мухтар, почему я должна вам верить? Когда-то, давно, я выпила первый раз в жизни эту ужасную гадость, только потому, что вы сказали: «Выпьем за наше будущее». Я это хорошо помню. Сейчас вы притворяетесь ревнивым… Но ведь вы отлично знаете, как и зачем я сюда приехала. Каких вам еще нужно уверений? Я здесь, я с вами и ни с кем другим. Вот вы только что сказали, что я не такая, как раньше. Но разве вам неизвестно сколько я пережила? Сколько мучений выпало на мою долю…
— Дорогая, прелестная! — Мухтар сел на тахту и притянул к себе Зайнаб. — Говори, говори, я снова слышу слова истинно-любящей женщины…
— Говорить? — Зайнаб вырвалась из его объятий и вскочила с тахты. Она даже забыла надеть туфли. — Говорить? — повторила она и глаза ее непривычно прищурились.
Мухтар еще не видел ее такой.
— Хорошо же! Я скажу! Вы только притворяетесь взволнованным. На самом деле вы спокойнее, чем вот это, — она постучала по столу и зазвенели стаканы, — чем вот это сухое дерево! Подумайте только, в какое я попала положение. Чем все это должно кончиться? Вы ищете моего тепла, огня женщины — что вам еще нужно? Да и нужен ли вам этот огонь, это тепло?… Люблю ли я вас? Никого другого я никогда не любила, но вы правы — я начинаю сомневаться в том, что чувство, которое влечет меня к вам — любовь.
Мухтар с изумлением смотрел на Зайнаб. Он любовался ею. Он даже предположить не мог, что эта маленькая хрупкая, изящная девушка, безропотная и нежная, может так измениться.
— Стойте, стойте, стойте так! Не шевелитесь! Ну я прошу вас, пожалуйста, и еще прищурьте свои прелестные глаза. Вы сейчас не Зайнаб — вы Наргис… Чудо перевоплощения! Талант!
Зайнаб знала — если Мухтар начинал величать ее на «вы», он непременно сравнивал ее с кем-нибудь из киноактрис. Раньше ей это очень нравилось. Раньше ей нравились и вычурность его речи, и Красивость движений — манера резко закидывать голову, прежде чем произнести фразу. Сегодня, кажется, впервые, она стала прозревать: полно, да так ли уж всё это украшает настоящего чело века… И что такое настоящий человек?
Заметил ли он по выражению ее глаз, по суровой складке на лбу, что в настроении Зайнаб происходят какие-то перемены, что мысль ее бьется над разрешением какой-то загадки? Трудно сказать! Но он сделал то, что делал во всех подобных случаях: подошел к девушке вплотную, крепко, не обращая внимания на сопротивление, обнял и стал покрывать ее лицо бесчисленными поцелуями.
— Зайнаб, Зайнаб, Зайнаб, — повторял он шопотом, — ты моя и только, никому не отдам своего Жаворонка! Никакой Анвар, никакой Гаюр-заде не уведет ее от меня!
Не разжимая объятий, он умудрился включить магнитофон. Согревались лампы в музыкальном ящике. Согревалось и сердце девушки. Мухтар почувствовал это по тому, как исчезало сопротивление, как вся она становилась мягче, податливее. Он пустил ленту и стал кружить Зайнаб между стульями, тахтой, столом.
— Ты говоришь, что я не люблю. Ты не веришь мне. Считаешь меня спокойным и холодным. Но, пойми, дорогая Зайнаб, могу ли я быть иным? Могу ли я тебе в этом моем, еще столь неустроенном, месте обещать то, чего ты хочешь? Ты говоришь, что я притворяюсь. Это правда. Я притворяюсь спокойным, притворяюсь равнодушным. Имею ли я право тебя, дочь известного всей республике человека, назвать своей женой и поселить в подобной обстановке?! Гордость и самоуважение не позволяют мне это сделать. Разве здесь должна протекать наша жизнь? Терпение, терпение!.. Всё будет хорошо, Зайнаб! Ведь ты знаешь — нигде не найду я такой стройной фигурки, таких ласковых рук, такой изящной шейки, таких выразительных глаз, такого очаровательного голоска…
Странное дело, на этот раз Зайнаб хоть и смягчилась, хоть и появилась в выражении ее лица привычная ласковость, — музыка, танцы, объятия — всё это не оказало прежнего властного и гипнотического действия. Она сняла со своего плеча руку Мухтара и опять заговорила. Голос ее, правда, не был резким, но слова… Да, о слонах надо подумать…
— Я уже не девочка. И вы знаете — не девушка. Имя моего покойного отца страдает гораздо больше от того, что я, не задумываясь, бросаю всё и еду сюда, к вам, чем от возможных материальных невзгод. Я вам писала. Вы знаете, что не инспекторская деятельность привела меня сюда, и не Анвар, и не его школа… Нам надо решать, Мухтар!