Хорошо, наверное, здесь, в Лолазоре. Весенний ветерок, теплый и ласковый, приносит людям радость. Журчание арыков и шелест молодой клейкой листвы тополей — всё это так приятно, но… только тому, кто чувствует себя на месте, кто знает, что он не отвержен людьми…
На улице пустынно. Вдали, за густой сиренью, светит огонек сельского клуба. Оттуда доносятся переливы дутарных струн. Может ли Зайнаб прийти к этим простым людям, к труженикам полей — хлопкоробам, садоводам, трактористам, животноводам? Может ли радоваться вместе с ними — танцевать, петь, играть? Кто она и кто они?..
Она — маленькая, хрупкая, изящная двадцатидвухлетняя женщина из большого города. До нынешнего вечера она была убеждена, что стоит выше этих провинциалов. В самом деле, разве знают девушки и парни, те, что сейчас в клубе, что такое мода? Разве умеют они оценить колдовство хорошей портнихи? А маникюр? Смешно сказать — сегодня в школе Зайнаб видела молодую учительницу. Та выступала на педсовете и горячо говорила о необходимости политехнизировать занятия по физике. Ведет такой сложный предмет, но вы только взгляните на ее руки. Лучше уж совсем не делать маникюр, чем раскрашивать свои ногти такой грубой краской. И завиваться здесь тоже не умеют. Конечно, очень возможно, что девушки, да и женщины, из тех, что поинтеллигентнее, ездят завиваться в город. Лолазор — один из ближайших к областному центру кишлаков. Ездить-то они ездят, эти женщины, эти учительницы, эти клубные работницы, но по наивности попадают к каким-то бездарным парикмахерам… Фу, какая безвкусица!
Выбрать хорошего портного, хорошего сапожника, парикмахера, маникюршу — совсем не просто. Немаловажный признак культуры и в том, как молодая женщина ходит, как держит голову, как умеет управлять выражением своего лица. Что греха таить, пока Зайнаб не познакомилась с Мухтаром, и она неловко сутулилась, и она предпочитала просторные шелковые платья. Глупая застенчивость не позволяла ей взглянуть прямо и свободно в лицо любому встречному мужчине. А хорошим манерам она смогла научиться только побывав в таких крупных городах как Сталинабад и Ташкент. Мухтар обратил ее внимание на то, как ходят, как держатся артистки. Многое она смогла позаимствовать и в кино, когда смотрела вместе с ним заграничные фильмы.
Мухтар был ее первым настоящим учителем. Сперва помог ей преодолеть отставание в школе, помог постичь премудрости алгебры, геометрии, химии, а спустя некоторое время стал учить ее и другому…
«Мухтар, Мухтар! — шептала Зайнаб. — Кто ты, а, Мухтар?! Ты для меня всё, и ты это знаешь, и я не могу без тебя, но…»
Кишлачная улица была пустынна и хотя окна многих домов светились, но дома эти прятались в глубине садов. Тишина приносила на улицу шорохи жизни: приглушенные голоса, далекий лай собак, случайный всплеск крыльев птицы в ветвях дерева. Странное дело — в привычной сутолоке городской улицы, затерявшись в толпе, Зайнаб чувствовала бы себя гораздо спокойнее. Здесь ей всё время кажется, что за ней следят… Где-то скрипнула калитка, уж не ее ли высматривает какая-нибудь недружелюбно настроенная учительница: ох, какие взгляды бросают на нее и в школе, и в правлении колхоза, стоит ей только появиться!
Еще несколько шагов. Десять. Пятнадцать… Ее как магнит держит дом Мухтара. Без Мухтара страшно. Он ей сейчас и друг, и отец, и брат. Как же решиться на то, чтобы уйти совсем? Вот он бросил ей вдогонку — «Приходи завтра к семи, приготовлю плов…» Фраза простая — такую может сказать муж. Да-да, муж-повелитель. Мухтар не верит, что она, его Зайнаб, способна всерьез взбунтоваться. Девушка прижалась спиной к чистой коре старого тополя. Уж не прячется ли она от кого-нибудь? Нет, конечно. Разве она преступница? Чего ей бояться?..
Впервые в жизни Зайнаб начинает понимать — она, действительно, боится. Боится жизни. Боится простых людей: учителей, счетоводов, трактористов, веселых женщин, с песней возвращающихся с колхозных полей. Она боится даже себя, потому что никогда не может сказать в какую сторону шагнет, если никто не будет вести ее за руку.
Смутно ощущает она, что в свои двадцать два года ей пришлось пережить едва ли не больше, чем такой милой, простой и уверенной в себе женщине, матери двух детей, как Сурайе. Счастье, которое она, Зайнаб, познала, радости, испытанные ею — сейчас повернулись к ней другой стороной. Что-то случилось. Что-то поколебало ее веру в те «истины», которые так самоуверенно подносил ей ее Мухтар. Счастье, наслаждение вдруг оказались горем. Да еще таким горем, которым и поделиться ни с кем невозможно.