— Ты уверена?
Я качаю головой. Возможно, весь этот умопомрачительный секс повредил клетки его мозга.
— Как?
— “Вишня”, — говорит он. — Тебе было девятнадцать, когда открылся этот клуб, и как бы мне ни хотелось сказать, что это потому, что ты была в фазе красной помады, это не так.
Он пристально смотрит на меня, желая, чтобы я поняла, к чему он клонит, чтобы не пришлось говорить это в слух при моих родителях, и я судорожно вздыхаю. Речь идет о моей девственности. Но как это может быть? Зачем ему называть свой клуб в честь этого, особенно в те времена? Разве что он всегда хотел меня, всегда хотел быть тем, кто лишит меня девственности.
Срань господня.
Я ловлю его взгляд.
— Но это было задолго до того, как…
— Угу, — говорит он, словно читая, о чем я думаю. — Даже тогда я думаю, что любил тебя. Я просто не осознавал этого, пока ты не вынудила меня.
Внутри меня все смягчается, и когда он сжимает мое бедро, я пытаюсь вспомнить, что мои родители сидят прямо напротив меня.
— “Пульс”? — спрашиваю я.
Он пожимает плечами, и его взгляд останавливается на мне.
— Тебе было двадцать. И тогда я впервые заметил, как учащается мой пульс каждый раз, когда ты входишь в комнату.
Мои щеки вспыхивают, и я изумленно смотрю на него. Наверняка он все это выдумал.
— А “Скандал”?
— Разве это не очевидно? Ты и я вместе…
— Это был бы самый большой скандал, который когда-либо потрясал наши семьи, — заканчиваю я за него.
Айзек кивает, поднимая руку с моего бедра к щеке, и в ту секунду, когда его пальцы касаются моей кожи, я наклоняюсь навстречу его прикосновению. Он выдерживает мой взгляд, как бы заканчивая наш разговор безмолвными сообщениями, желая, чтобы я поняла, почему он назвал свой последний клуб “Vixen” (прим.: в английском жаргоне так называют сексуально привлекательную и энергичную женщину), и, честно говоря, я думаю, что смогу разобраться и с этим.
— Ты сумасшедший, — говорю я ему, не в силах сдержать улыбку на лице.
Он снова пожимает плечами, как бы говоря: я всего лишь человек. А чего ты ожидала? И я наклоняюсь к нему, чтобы прижаться к его губам поцелуем.
— Хватит этого дерьма, — бормочет Остин, снова проходя мимо нас и шлепая Айзека по затылку. — Руки прочь от моей младшей сестренки.
Я не могу удержаться от смеха, отстраняясь, и, не желая расстраивать его в этот важный вечер, сосредотачиваюсь на вкусном ужине передо мной, пока все погружаются в разговор.
Час спустя я стою с Айзеком перед рестораном, быстро прощаюсь с Остином и поздравляю его с таким успешным вечером. Каждый гость уходил с улыбкой на лице, и я никогда не была так горда. Я случайно подслушала, как одна из влиятельных персон вышла в прямой эфир и показала всему миру, каким невероятным оказался этот новый ресторан. Она была в восторге от этого места, и я не собираюсь лгать, возможно, из уголка моего глаза скатились пара слезинок.
Остин снова исчезает, и когда Айзек ведет меня обратно к своему “Escalade”, я не могу не подслушать разговор мамы с папой чуть дальше по дороге.
— Ширли рассказывала мне о новом клубе в этом районе под названием “Vixen”. Она сказала, что это была лучшая ночь в ее жизни. Думаю, нам стоит сходить туда как-нибудь.
У меня сводит живот, а Айзек таращится на меня.
— Им понадобится постоянный бан, — говорю я ему. — Я ни за что больше не войду в этот клуб, если рискую увидеть, как мои родители занимаются сексом.
— Да ладно тебе, — дразнит Айзек. — Они еще молоды. Это полезно для здоровья.
— Они могут быть здоровыми сколько угодно, но только не в “Vixen”. Я имею в виду, черт, Айзек. Что, если они не скучные миссионеры? Ты ведь не знаешь, чем они увлекаются. Что, если ты выйдешь на главный этаж и увидишь моего отца на коленях с кляпом во рту?
Лицо Айзека вытягивается, и я смеюсь над тем, как краска отливает от его лица.
— Хорошо. Да. Хорошая мысль. Считай, что они официально забанены.
— Спасибо, — говорю я, хватая его за рубашку и притягивая к себе. — Но знаешь, кого не забанили?
Он выгибает бровь.
— Ты хочешь пойти?
Я прикусываю нижнюю губу, выдерживая его пристальный взгляд, и медленно киваю. Я не заходила в “Vixen” с той ночи, потому что слишком нервничала, чтобы даже думать об этом, но, думаю, я наконец-то готова.
— Хочу, — отвечаю я ему. — Но я не хочу, чтобы ты принимал меня в одной из своих личных комнат.
Он внимательно смотрит на меня.
— Я не собираюсь делиться тобой.
— А я и не хочу этого.
Он прислоняется к машине, и прижимается ко мне, обхватывая своей большой рукой основание моего горла, заставляя поднять подбородок.
— Тогда чего же ты хочешь, Птичка?
Ухмылка растягивается на моем лице, когда я провожу пальцами вниз по его груди, не останавливаясь, пока не нащупываю его эрекцию через брюки.
— Я хочу устроить шоу, но только для тебя, и ты не прикоснешься ко мне, пока не встанешь на колени, умоляя попробовать меня на вкус.
Он стонет.
— Детка, не поступай так со мной. Ты же знаешь, я не могу удержаться, чтобы не прикоснуться к тебе.
Я качаю головой.
— Если ты хочешь поиграть, тогда мы играем по моим правилам, — говорю я ему, и мои губы касаются его в сладчайшем поддразнивании. — Ты уже научил меня всему, что мне нужно знать о своем теле и моих пределах, но теперь моя очередь научить тебя кое-чему о твоем.
Айзек проводит большим пальцем по моей нижней губе.
— Ладно, Птичка. Будь по-твоему. Но просто помни, ты сама напросилась на это, а когда дело доходит до траха, твой самоконтроль далеко не так хорош, как мой, — говорит он мне. — Ты сломаешься гораздо раньше меня, и когда дойдет до дела, ты будешь умолять на коленях.
— Ты действительно думаешь, что ты настолько хорош? — бормочу я, хватаясь за его рубашку спереди и отказываясь отпускать.
— Хочешь, чтобы было поинтереснее?
Моя бровь выгибается дугой от возбуждения, пульсирующего в моем теле, уже находящемся на грани.
— Пари?
Он кивает.
— Чего ты хочешь, Птичка?
Я поджимаю губы, обдумывая ситуацию и гадая, как далеко я могу зайти испытывая свою удачу.
— Хммм, ладно, — наконец говорю я, более чем готовая сделать это интересным. — Если я выиграю, и ты сдашься первым, мы возьмем щенка.
— Щенка? — спрашивает он. — С каких это пор ты хочешь щенка?
— С этого момента, — говорю я ему, самодовольная, как всегда, в то же время зная, что он дает мне все, о чем я попрошу, просто потому, что это его любимое занятие. — Кроме того, они милые. Это может стать началом нашей семьи, и тебе понадобится что-то, к чему можно прильнуть, когда ты неизбежно проиграешь.
Айзек смеется.
— Ладно. Будь по-твоему. Если ты выиграешь, мы возьмем щенка.
— И не то чтобы это должно было случиться, но если по чистой случайности ты не сломаешься? Тогда что ты получаешь?
— Если я выиграю… — говорит он, и его тон понижается, когда он снова наклоняется ко мне, беря меня за затылок и удерживая мой взгляд в заложниках.
Электричество гудит в воздухе вокруг нас, и я задерживаю дыхание от того, как он удерживает мой взгляд, а моя рука сжимает его рубашку и отказывается отпускать.
— Если я выиграю, Птичка, я сделаю тебя своей женой.
Ну что ж, блядь.
Улыбка растягивает мои губы, и я поднимаю подбородок чуть выше, сокращая расстояние между нашими губами, и глубоко целую его. Он быстро берет контроль, его язык проникает в мой рот, и у меня перехватывает дыхание. Когда он, наконец, отстраняется, то выдерживает мой пристальный взгляд.
— И так? Мы договорились?
Я никогда не жульничала, никогда не проигрывала и не отдавала меньше, чем у меня есть, но никогда в жизни мне не хотелось так проиграть.
По моему лицу скользит лукавая ухмылка, и я целую его еще раз.
— Игра началась, Айзек Бэнкс. Игра началась.
СПАСИБО ЗА ЧТЕНИЕ!