— Мам, я…
— О, это будет весело, — говорит она, и на ее лице расплывается лукавая ухмылка.
Руки Айзека опускаются с моей талии, но они не отпускают меня, поскольку его пальцы скользят вниз по моей руке, минуют запястье, прежде чем схватить мою ладонь.
— Энджи, я могу объяснить, — начинает Айзек, готовый к последствиям.
— Не нужно ничего объяснять, любимый. Я надеялась на это долгое время.
— Правда? — я выдыхаю.
Нежность мелькает в ее глазах, когда она с любовью смотрит на меня.
— Конечно, милая. Я всегда знала, как много он для тебя значит, и какое-то время переживала, что этого никогда не случится, поэтому то, что между вами наконец-то что-то начало расцветать, согревает мое сердце так, как ты и представить себе не можешь. Лучшей пары для своей девочки я и желать не могла. Однако, — говорит она, и ее взгляд темнеет, когда она переводит его на Айзека. — Это моя кладовка, и она не предназначалась для твоих антисанитарных ласк. Если ты хочешь делать с моей дочерью непристойные вещи, то, пожалуйста, делай это в своей собственной кладовке.
Вот дерьмо.
Айзек прочищает горло, и я смеюсь, потому что никогда не видела его таким пристыженным за миллион лет, что я его знаю.
— Я, э-э-э… я позабочусь об этом.
— Позаботься, — говорит мама.
Айзек морщится и делает шаг, чтобы пройти мимо мамы в дверной проем, когда она останавливает его, положив руку на его широкую грудь. Его взгляд устремляется на нее, и напряженность в ее глазах говорит мне о том, что именно сейчас сорвется с ее губ.
— Он убьет тебя.
Айзек кивает.
— Я знаю.
— Не держи его долго в неведении, — предупреждает она. — Чем дольше ты будешь ждать, тем труднее ему будет преодолеть это.
— Есть какой-нибудь совет, как мне сообщить новость?
Мама усмехается и указывает на свою любимую кладовку.
— Не так.
Айзек снова кивает, как болванчик.
— Принято к сведению.
И с этими словами он уходит, оставляя меня разбираться с мамой, но вместо того, чтобы получить нагоняй за то, что я залезла пальцами в банку с печеньем, она подходит ко мне и заключает меня в свои теплые объятия.
— Я так счастлива за тебя, милая.
— Спасибо, но не забегай вперед, — предупреждаю я, отстраняясь, пока мы зависаем в кладовке. — Это что-то новое. Типа, совсем новое. Кто знает, как все обернется?
— Ты забываешь, Аспен. Я знаю этого парня почти всю его жизнь. Мне приходилось накладывать пластыри на его раны и наблюдать из зала, как он получал награды в школе. Я такая же мать для Айзека, как и его собственная мать, и поэтому я знаю его сердце так же, как знаю твое или Остина. Он хороший мальчик и безумно любит твоего брата. Он бы не шел на риск с тобой, если бы не планировал, что это будет иметь значение.
Я морщусь.
— А если я как бы вынудила его к этому?
— Я придерживаюсь того, что сказала. Он сильный и знает, как сказать "нет", поэтому, что бы ты ни заставила его сделать, он бы этого не сделал, если бы не видел, к чему это приведет. Но с хорошим приходит и плохое, и у него много шрамов, полученных еще до усыновления, так что когда нужно быть терпеливой, будь терпеливой, а когда нужно подтолкнуть, подталкивай.
Я снова подхожу к ней и обнимаю.
— Спасибо, мам.
— О-о-о, какая гадость, — голос Остина гремит по кухне. — Что это за запах?
Мое лицо вытягивается, и ужас пронзает меня.
Фрикадельки.
— ЧЕРТ!
Я выбегаю из кладовки и обнаруживаю, что Остин навис над моими фрикадельками, в ужасе глядя на них. Я отталкиваю его с дороги, и когда заглядываю в сковородку, меня охватывает опустошение.
— Ах, черт, — говорю я, как раз в тот момент, когда звук дверного звонка наполняет дом моего детства.
— Как раз вовремя, — говорит Остин. — Это наша пицца.
Я изумленно смотрю на него.
— Ты ожидал, что я все испорчу?
— Нет, — смеется он, когда входит Айзек, и его лицо морщится от запаха подгоревших фрикаделек. — Я, блядь, надеялся на это.
31
АСПЕН
Остин сидит напротив меня за обеденным столом, и блеск в его глазах становится ярче, чем когда-либо, когда он хватает свой первый кусок пиццы и смотрит на меня с самодовольной ухмылкой.
— Отличный обед, сестренка, — подбадривает он. — Моя любимая.
Он откусывает большой кусок и преувеличенно громко стонет, закатывая глаза от удовольствия.
— Мммммм. Восхитительно.
Я беру ломтик чесночного хлеба и бросаю его через стол, попадая прямо в центр его здоровенного лба, но затем он падает прямо ему на тарелку, и он радостно подхватывает его, кладет поверх своего куска пиццы и ест эту дурацкую пиццу, как чертов сэндвич.