— Я? Это я все порчу? — спрашиваю я. — Единственное, в чем я облажался, это в том, что ушел от нее из-за твоего хрупкого эго. Так что да, я собираюсь отвезти ее домой, но я отвезу ее к себе домой, где она будет находиться бесконечно долго, потому что еще один гребаный день вдали от нее меня не устроит. Так что, когда ты станешь настоящим мужиком и поймешь, насколько сильно твое дерьмо причиняет боль окружающим тебя людям, и придешь умолять о прощении, именно там ты найдешь ее.
— Ты, блядь, шутишь, да?
— Черт возьми, Остин. Похоже, что я шучу? — выплевываю я, подхватываю ее на руки и прижимаю к груди. — Вбей это в свою гребаную голову. Я люблю твою сестру, и да, она заслуживает дохуя лучшего, чем та жизнь, которую я мог бы ей обеспечить, но по какой-то гребаной причине она выбрала меня, и теперь, когда она у меня, я ее не отпущу. Мне надоело отталкивать ее только для того, чтобы наладить отношения с тобой, потому что ты дал понять, что никогда не примешь нас, но вот это дерьмо ставит все на свои места. Аспен чуть не изнасиловали, пока она ждала меня в этой чертовой комнате, и ей пришлось отбиваться от нападавшего в одиночку, потому что я был слишком чертовски обеспокоен тем, что ты подумаешь. Но посмотри на себя, Остин. Ты так чертовски зол на нас, что даже не можешь посмотреть на нее или найти в себе порядочности спросить, все ли с ней в порядке. Ты можешь презирать меня и злиться на нее, но она все еще твоя сестра, и ты ей нужен.
Его рот открывается, и я вижу, как в его глазах вспыхивает борьба, но он быстро закрывает его, понимая, что сейчас не время для этого. Я уверен, что мы еще поспорим, и когда это произойдет, это будет некрасиво, но сейчас все, что имеет значение, — это вернуть ее домой.
С этими словами я обхожу Остина и выхожу из темной комнаты, оставляя этот ад позади.
35
АЙЗЕК
Остановившись в начале кольцевой подъездной дорожки, я заглушаю двигатель и спешу к пассажирскому сиденью, прежде чем открыть дверь и протянуть руку к Аспен. Всю дорогу домой она не произнесла ни слова, просто сидела и молча плакала, пока я держал ее за руку, чувствуя себя совершенно беспомощным.
Я не знал, как ей помочь или что сказать, чтобы стало лучше, но я не думаю, что все, что я мог бы сделать, помогло бы.
Сегодня вечером она убила человека, чтобы спасти себя, и, несмотря ни на что, я буду рядом с ней. Все, что ей от меня нужно, принадлежит ей.
— Пойдем, — бормочу я, подхватывая ее на руки, точно так же, как я это сделал в темной комнате. — Позволь мне привести тебя в порядок.
Она кивает, уткнувшись мне в грудь, и это первый реальный ответ, который я от нее получаю. Не сбиваясь с ритма, я вхожу в свой дом и направляюсь прямо в ванную. Я держу ее отвернутой от зеркала, пока снимаю с нее пропитанное кровью платье и помогаю снять туфли на каблуках.
Я бросаю платье в ванну, уверенный, что в какой-то момент копы постучат в мою дверь и потребуют отвезти Аспен в участок для допроса, а когда они это сделают, то захотят приобщить ее платье к вещественным доказательствам. Но что касается крови на ее лице и под ногтями, я смою ее. Я не хочу, чтобы ей пришлось жить с доказательствами на своем теле ни на секунду дольше, чем необходимо. Кроме того, как сказал Остин, в каждой комнате "Vixen" установлено наблюдение. У копов будет все необходимое, чтобы закрыть это дело. Единственная “серая зона” — это сильные побои, которые Райатт получил от меня в тот момент, когда испустил последний вздох, но, учитывая обстоятельства, я уверен, что на это не обратят внимание. Но, а если все же обратят, то я с радостью приму любое наказание, которое настигнет меня.
Потянувшись в душ, я включаю краны, и когда вода становится достаточно теплой, ввожу туда Аспен, но она прижимается ко мне, не желая отпускать. Быстро сняв с себя одежду, я вхожу в душ вместе с ней.
— Все будет хорошо, — говорю я ей, намыливая руки мылом, чтобы смыть с нее кровь.
Она прижимается к моей груди, и когда вода у наших ног становится красной, ее руки так крепко сжимают мои ребра, что я едва могу сделать полный вдох.
— Я думала… Он хотел…
— Все в порядке, — бормочу я, проводя рукой по ее затылку, пытаясь успокоить. — Я знаю, чего он хотел, но ты сопротивлялась. Ты не позволила ему прикоснуться к себе. Ты сделала все, что должна была.
— Я не знала, что делать, — плачет она. — Все, что я могла вспомнить, это то, что ты сказал о ручке и о том, чтобы я держала большой палец на кончике, чтобы она не выскользнула у меня из пальцев, но я не хотела этого делать. Я не хотела убивать его. Я просто хотела убежать. Я… я не смогла, но потом он схватил меня и повалил на пол, и я ударилась головой. Следующее, что я осознала, это то, что его рука была у меня под платьем, и я попыталась закричать. Я звала тебя, но музыка была слишком громкой. Никто меня не слышал, и я поняла, что осталась одна. Мне пришлось отбиваться от него, иначе он бы…