Мама смеется и отстраняется, решив вернуться к своей готовке, но я быстро вмешиваюсь и беру инициативу в свои руки, желая, чтобы она расслабилась в свой день рождения. Только мама не из тех женщин, которые могут стоять без дела, и она сразу же берется за что-то другое.
— Я взяла на работу нового садовника, — сообщает она мне, как будто это какой-то секрет. — Он не очень хорош в уходе за газонами, но, когда он подстригает кусты, он подстригает их хорошо.
Я не могу удержаться от смеха.
— Мама!
— Что? Он очень красивый молодой человек. Может быть, мне стоит дать ему твой номер, — размышляет она. — Ты знаешь, ему нравится работать без рубашки, и у него довольно подтянутое тело, очень мускулистое, и у него одна из этих V-образных штуковин. Знаешь, как стрелка, указывающая прямо на его…
— МАМА! — мои щеки вспыхивают. — Я уверена, что член твоего нового садовника впечатляет настолько, насколько это возможно, но мне действительно не нужно об этом слышать.
— Фу, — слышу я тон моего отца, когда он входит в кухню позади нас. — Почему каждый раз, когда я вхожу в комнату, я должен слышать о чьем-то члене?
Я ухмыляюсь, ничуть не сожалея об этом. Если он действительно хочет услышать о впечатляющих членах, я знаю один, о котором могу ему все рассказать. Хотя почему-то я сомневаюсь, что он захочет услышать о том, что этот ранее упомянутый член делал с его маленькой девочкой всю ночь.
Папа подходит ко мне и обнимает одной рукой, целуя в щеку.
— Привет, милая.
— Привет, пап, — говорю я, одаривая его улыбкой. — Хочу ли я знать, кто еще говорил о членах при тебе?
— Твоя мама, — заявляет он с тяжелым вздохом. — Всегда твоя мама.
Я не могу удержаться от смеха, а папа забирает поднос с мясом и вальсирующей походкой выходит через заднюю дверь, готовый приступить к жарке на гриле, пока мама занята.
— Который час? — бормочет она, уделяя секунду, чтобы взглянуть на часы, которые сейчас показывают одиннадцать. — Где твой брат? Клянусь, он вечно опаздывает.
— Расскажи мне об этом, — говорю я, более самодовольная, чем когда-либо в своей жизни. — Ему нужна секретарша, которая будет следить за его временем. Клянусь, он опоздает на собственные похороны.
— Я это слышал, — доносится раскатистый голос моего брата из глубины дома — а именно со стороны задней двери.
Он проходит, вальсируя, по дому, прежде чем появляется на кухне и сталкивается лицом к лицу с моей матерью. Она стоит, уперев руки в бедра, и свирепо смотрит на Остина.
— Если я узнаю, что ты пытался проскользнуть через заднюю дверь, чтобы я не заметила, что ты опоздал на обед в честь моего дня рождения, Остин Райдер, твой обед будет подан с отбивной.
Я не могу сдержать рвущийся изо рта смешок, и мне приходится прижать руку к лицу, когда Остин бросает на меня свирепый взгляд. Боже, как приятно, когда гнев мамы направлен не на меня.
— Я бы никогда так с тобой не поступил, мам, — говорит Остин, подходя прямо к ней и заключая в объятия. — Я уже говорил, что ты прекрасно выглядишь? Сколько тебе? Сорок три?
Мама хихикает и, наконец, не может удержаться, чтобы не обнять сына.
— О, Остин, — воркует она, превращаясь в желе от преувеличенной лести Остина. — Ты же знаешь, мне сегодня пятьдесят.
Папин смех слышен на всю улицу.
— Ну, немного больше!
Мама закатывает глаза и громко фыркает, прежде чем сосредоточить свое внимание на Остине.
— Мы увидим Айзека сегодня?
— За последние двадцать лет он не пропустил ни одного твоего дня рождения. И этот он пропускать не собирается.
Мама улыбается, но потом снова переводит взгляд на часы.
— О, ну, он, должно быть, немного опаздывает…
Я качаю головой, пытаясь не показывать, как мое тело реагирует на простое упоминание его имени.
— Айзек не твой сын, мама. Ты не можешь сердиться на него за то, что он не пришел на обед на два часа раньше. Знаешь, когда ты говоришь, что обед в двенадцать, большинство считает, что обед действительно в двенадцать.
Мама закатывает глаза.
— То, что технически я не являюсь его матерью, не означает, что я не считаю его своим сыном. Айзек жил здесь достаточно долго, чтобы знать правила.
О боже.
Остин усмехается.
— В таком случае, тебе нужно наказать его так же, как меня. Лучше бы ему тоже подали отбивную к обеду.
— О, так и будет, — заявляет мама. — Теперь иди и помоги своему отцу с грилем. Ты же знаешь, как он любит все сжигать.
Остин убегает, оставляя меня с мамой, и как только она поворачивается ко мне со сверкающими глазами, я сразу же начинаю бояться того, что сейчас вылетит из ее рта.