Я никогда не отвечал взаимностью на это увлечение и не смотрел на нее как на что-то большее, чем как на младшую сестру Остина, но, если бы я когда-нибудь сделал шаг к ней, Остин никогда бы мне этого не простил. Да это и не важно. Несмотря на то что она чертовски великолепна, я никогда не переступлю эту черту. Я всегда веду себя наилучшим образом, никогда не позволяю своим рукам или глазам задерживаться слишком долго, и я, конечно, не скрываю подробностей о женщинах, с которыми я встречаюсь. Я замечаю боль в ее глазах, когда она подслушивает мои разговоры с Остином, и мне чертовски не хочется причинять ей боль, но важно, чтобы она знала, где проведена черта.
Она застенчивая девушка, тихая и робкая. И хотя ей нравится время от времени устраивать безумные ночные попойки, она предпочитает тихие вечера дома в своей нелепой пижаме с Гринчем с ведерком мороженого и хорошим сериалом для просмотра запоем. С другой стороны, я живу ради своей работы. Я провожу дни, мечтая о том, как я могу расширить свой бизнес, а ночи — в своих клубах.
Аспен и я… мы не похожи.
Мы не совместимы.
Заходя в столовую, я веду себя так, как будто сам ее вид не сводит меня с ума. То, что я не хочу ложиться с ней в постель, не означает, что я не замечал, насколько она охуительна.
— Эй, что происходит? — спрашиваю я, наблюдая за тем, как она складывает тарелки, старательно выравнивая их, и, хотя я не слишком разбираюсь в организации шикарных обедов, я почти уверен, что она убирает со стола, за которым еще не ели.
Голова Аспен вскидывается при звуке моего голоса, и ослепительная улыбка озаряет ее лицо. Черт возьми, она действительно великолепна.
Я продолжаю обходить большой стол и приближаюсь к ней, не в силах не заметить, что в ней что-то изменилось. В том, как она себя ведет, что-то поменялось. В ней есть сияние — счастье, которое кричит об уверенности, и ей она чертовски идет. Она всегда была застенчивой, но не сегодня. Она выглядит так, будто вырвалась из своей скорлупы, и на мгновение я застигнут врасплох, лишившись дара речи.
Ослепительная улыбка исчезает, сменяясь фальшивой, которую она всегда старается использовать в моем присутствии, и она небрежно ставит поверх стопки еще одну тарелку.
— Даже в шестьдесят моя мама все еще способна свести меня с ума, — говорит Аспен, закатывая глаза и тяжело вздыхая. — Она целый час хлопотала над сервировкой стола, а потом за пятнадцать минут до начала обеда выглянула в окно и решила, что хочет поесть на улице.
Я смеюсь, наконец-то добравшись до нее и становясь сбоку. Я немедленно обнимаю ее, кладу ладонь ей на спину и быстро целую в щеку.
— Как у тебя дела? — спрашиваю я, понижая тон, и, когда отстраняюсь, замечаю, как по ее коже пробегают мурашки.
Аспен, кажется, обдумывает вопрос, словно размышляя, какой ответ она хочет дать, как вдруг на ее щеках появляется румянец, и она нервно прикусывает нижнюю губу. В ее глазах вспыхивает нежность, и, когда она поднимает на меня глаза, я просто охреневаю от ее красоты.
— Все действительно хорошо, — говорит она мне, и, черт возьми, теперь я уверен, что что-то изменилось.
Она с кем-то встречается? Может, она наконец-то влюбилась в кого-то другого? Это то, что мне всегда было нужно от нее, но мысль об этом не дает мне покоя. Возможно, нам с Остином нужно немного покопаться в этом. То, что я недостаточно хорош для нее, не означает, что любой другой ублюдок будет достаточно хорош.
Я киваю, не уверенный, как правильно ответить, чтобы в моем тоне не прозвучало глубокое любопытство. Поэтому вместо этого я тянусь к тарелкам в ее руках.
— Давай-ка я тебе помогу.
— Спасибо, — говорит она, передает их мне и берет другие. Я выхожу за ней из столовой, прохожу через кухню и направляюсь к задней двери. — Однако предупреждаю: мама вышла на тропу войны.
Я хмурю брови, надеясь, что все в порядке.
— Почему? Что-то случилось?
— Ты случился, — говорит она с самодовольной ухмылкой.
Какого хрена?
— Я что-то пропустил?
— Обед, — подтверждает она. — Начало в двенадцать.
— Так. Я определенно что-то упускаю, — говорю я, останавливаясь у задней двери, не желая выходить туда без предварительной подготовки, когда Анжелла выходит на тропу войны, особенно если эта война направлена в мою сторону. — Еще нет двенадцати. Я же еще не опоздал.
— Ты так думаешь? — спрашивает она, оглядываясь на меня, ее губы растягиваются в веселой усмешке, прежде чем она открывает дверь. Она выходит на улицу, но снова останавливается. — Ты же знаешь, какая мама. Когда у нас обед, есть негласное правило приходить сюда нелепо рано, но когда это большой день рождения…