— Вот, — наконец говорит он, протягивая мне напиток, над которым усердно работал. — Выпей это и подожди здесь, пока остынешь. Мне нужно встретиться с менеджером моего бара и выяснить, что происходит с нашим ассортиментом. Я буду максимум через десять минут. Как ты думаешь, ты сможешь так долго держаться подальше от неприятностей?
Ухмылка растягивает мои губы.
— Кто знает? Я чувствую себя немного… необузданной с прошлой ночи, — говорю я, подначивая его, и поворачиваясь, чтобы посмотреть на людей, которые пришли отлично провести вечер. — Возможно, мне придется найти кого-нибудь, кто прижмет меня к стенке в туалете.
— Черт возьми, — бормочет Айзек себе под нос. — Из-за тебя у меня будут неприятности.
Я оглядываюсь на него как раз вовремя, чтобы поймать его взгляд, прежде чем он поворачивается и уходит.
Итак, какого черта мысль о том, что я трахаюсь с каким-то случайным парнем, может навлечь на него неприятности?
Я смотрю, как он отходит, останавливается возле какой-то женщины и отводит ее в сторону. Она берет папку из-под барной стойки и начинает листать страницы, но я не могу не заметить, как часто взгляд Айзека возвращается ко мне. Пытается ли он присмотреть за мной, чтобы убедиться, что со мной все в порядке? Или убеждается, что я не сбежала с каким-нибудь незнакомцем и не трахаюсь на его танцполе? Могу только представить, что скажет на это Остин.
При одной мысли о моем брате я беру свой напиток и подношу его к губам, делая изрядный глоток, и с удивлением обнаруживаю, что он не так уж плох. Я продолжаю потягивать его, и пока я это делаю, мой взгляд задерживается на Айзеке, пока он работает. В своей темной рубашке на пуговицах он — идеальное воплощение женской эротической мечты. Она осталась расстегнутой вверху, демонстрируя идеальную форму его мускулистой груди, и каждый раз, когда мой взгляд опускается вниз и задерживается там, у меня начинают течь слюнки.
Он может быть греком или итальянцем, мы не знаем. В документах об усыновлении не было никаких подробностей, но ему нравится думать, что он какой-то греческий бог, так что мы всегда соглашались с этим. Каждый дюйм его тела совершенен. Он такой высокий, с широкими плечами и накачанными мышцами. Никогда еще мне так не хотелось вонзить в него ногти, а при тусклом освещении в клубе, освещающем рельефы его подтянутого тела, он просто восхитителен.
Мой напиток практически закончился к тому времени, как он возвращается к стойке, и, увидев мой почти пустой бокал, он убирает его со стойки и принимается за новый.
— Тебе понравилось, да?
Я улыбаюсь.
— Полагаю, твои навыки бармена не так плохи, как ты притворяешься.
Айзек ухмыляется, прежде чем протянуть мне мой новый напиток. Он берет еще один бокал и начинает готовить что-то для себя.
— Ты достаточно успокоилась, чтобы прикусить язык в присутствии своего брата? Потому что если нет, то мне придется сделать двойную порцию.
Я закатываю глаза.
— Я в порядке, — говорю я. — Кроме того, насколько я могу судить, похоже, Бекс вонзила когти в Остина. Если она продолжит так флиртовать, он даже не вспомнит, кто я такая.
Айзек смеется, и его взгляд задерживается на мне.
— Это невозможно, — бормочет он, прежде чем обойти бар и подойти ко мне. — Давай. Ты сказала, что хочешь напиться, и это именно то, что мы собираемся сделать.
Напиться с Айзеком? Можете на меня рассчитывать.
Мы возвращаемся к Остину и Бекс, и когда я подхожу к ним, то вижу, что Остин окидывает Бекс тяжелым взглядом, а она смотрит на меня со зловещей ухмылкой. Я нахмуриваю брови, гадая, что же такого могла натворить Бекс, чтобы заслужить такую враждебность со стороны моего брата. Она поворачивается к нему с ожиданием.
— Разве тебе нечего сказать?
Губы Остина сжались в плотную линию, и в его взгляде промелькнул гнев, когда он обратил свое внимание на меня.
— Прости, что был мудаком, — заявляет он. — То, что ты делаешь со своим телом, не мое дело, и я никогда не имел права подвергать это сомнению или заставлять тебя чувствовать себя плохо из-за этого.
Мы с Айзеком оба уставились на Остина, совершенно ошарашенные. Не думаю, что я когда-либо слышала, чтобы мой брат за всю свою жизнь искренне извинялся перед кем-то, кто не является нашей матерью.