Мое тело замирает, и я отдергиваю руку от замка.
Вот ублюдок!
Айзек стоит по другую сторону моей двери, его руки вцепились в косяки с обеих сторон, голова низко опущена. Он был здесь несколько раз за последние две недели, и каждый раз выглядел еще хуже. Я ненавижу, что это его съедает, но в то же время — это не моя проблема.
Он был тем, кто принял решение держать меня в неведении, и он был тем, кто решил войти в ту комнату, чертовски хорошо зная, кто стоит перед ним.
Мои руки дрожат, а глаза наполняются слезами. Боль в груди усиливается с каждым разом, когда я вижу его. Могу ли я любить того, кто мог так поступить со мной? Он не тот человек, за которого я его принимала.
— Открой дверь, Аспен, — грохочет он в коридоре. — Я знаю, что ты там. Я тебя слышу.
— Ты мог бы оказаться в этом коридоре в разгар психического срыва, и я все равно не открыла бы тебе дверь, Айзек, — говорю я, разворачиваясь и тяжело ударяясь о дверь. — Я уже говорила тебе, что тебе здесь не рады. Больше нет.
— Впусти меня, Аспен. Я просто хочу поговорить.
— У тебя серьезно поехала крыша, если ты думаешь, что я собираюсь впустить тебя сюда. Просто уходи.
— Ты не думаешь, что я буду ждать? — спрашивает он, когда я чувствую, как он приваливается к двери, вероятно, подражая моей позе. — У меня впереди вся ночь.
Я закатываю глаза, раздраженно усмехаясь.
— Ты и двух минут не можешь прожить без еды. Ты умрешь с голоду.
— Говори что хочешь, но я предвидел это, — говорит он, его голос доносится уже не сверху, а снизу, поскольку он сел, прислонившись к двери. — Я принес закуски.
Гребаный мудак.
— А когда тебе захочется в туалет?
Что-то стучит по двери.
— А как ты думаешь, для чего это?
— Ха, — говорю я с усмешкой. — Как хочешь.
А потом, просто чтобы подчеркнуть свою точку зрения, я шагаю обратно через всю квартиру и опускаюсь на диван, готовая провести здесь каждый час бодрствования. Если этот мудак хочет сидеть у меня под дверью в обозримом будущем, то это его плохое решение. У меня есть «Анатомия страсти», и просто потому, что я мелочная сучка, я прибавляю громкость настолько, чтобы заглушить все, что он может сказать, но не настолько громко, чтобы он действительно мог наслаждаться сериалом. Если он хочет просидеть там всю ночь, то пусть мучается, пока делает это.
Устроившись поудобнее, я натягиваю на себя одеяло и нажимаю кнопку “play”, но внезапно оказываюсь не в состоянии сосредоточиться, как раньше, и то, что обычно доставляло мне удовольствие, превращается в фоновый шум, поскольку все мое внимание по-прежнему сосредоточено на закрытой двери.
Час превращается в два, и пока по моему лицу текут беззвучные слезы, я нажимаю на паузу, прежде чем встать и на цыпочках пересечь свой дом. Я вижу слабую тень под дверью, которая говорит мне, что он все еще здесь, и надо отдать ему должное: если бы роли поменялись местами, я бы уже давно ушла. Мой мочевой пузырь не выдержит слежки, и ад замерзнет, прежде чем я пописаю в бутылку.
Я встаю у двери и с тихим вздохом прислоняюсь к гипсокартону. Несмотря на то, что я чувствую к нему сейчас, близость к нему успокаивает меня. Не думаю, что когда-нибудь смогу простить его. Затем, как и он, я сползаю вниз, пока моя задница не оказывается на полу, и мы сидим спина к спине, запертые в ужасной тишине, а между нами моя входная дверь.
Подтягивая колени к груди, я обхватываю их руками и смотрю на свою квартиру, отчаянно желая, чтобы все было по-другому. Желая, чтобы ему никогда не приходилось причинять мне такую боль. Желая, чтобы мне никогда не приходилось любить его. Почему все не могло быть проще? Почему в той комнате должен был оказаться именно он? Мне нужно было, чтобы это был кто угодно, только не он.
Словно почувствовав мою потребность в утешении, под дверь просунулась плитка шоколада.
— Я чувствую запах твоих духов, Птичка. Ты хоть представляешь, что этот аромат делает со мной?
Он не случайно назвал меня так.
Гнев бурлит в моих венах, я вскакиваю на ноги и быстрым движением руки отпираю дверь, а затем поворачиваю ручку и позволяю весу его тела сделать все остальное. Дверь распахивается, и Айзек вваливается в мою квартиру, его спина ударяется о пол, а из груди вырывается громкий звук “Ох”.
— Какого х…
— ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА НАЗЫВАТЬ МЕНЯ ТАК!
Я бросаюсь на него, уже замахиваясь кулаками, и, когда мое тело врезается в его, он с легкостью ловит меня. Он переворачивает нас так, что я прижимаюсь спиной к скрипучим половицам, и нависает надо мной, крепко обхватив мои запястья, держа обе руки в плену над моей головой.