— Ты сказал, что не хочешь, чтобы я влюблялась в тебя. Это все еще правда?
Я хмурю брови, неуверенный, к чему она клонит.
— Да.
— Тогда нам нужно скорректировать основные правила.
— О чем ты говоришь, Аспен? Перестань ходить вокруг да около и просто скажи то, что тебе нужно сказать.
Она тяжело вздыхает, и я ненавижу вспышку нервозности в ее глазах. Она должна знать, что не стоит нервничать рядом со мной, особенно после того, что мы только что сделали.
— Когда ты внутри меня, не смотри мне в глаза.
— Что? — Я усмехаюсь, пытаясь удержать себя от приступа смеха над абсурдностью этого требования. — Почему, блядь, нет?
— Потому что когда ты заставляешь меня чувствовать все эти вещи, и это так чертовски хорошо, я уже на пределе. Но потом ты подходишь и смотришь на меня, и не просто беглым взглядом, ты заставляешь меня выдержать твой пристальный взгляд, и это уже слишком. Это электризует и делает то, что уже есть, намного более интенсивным. Не знаю, потому ли это, что я уже что-то чувствую, или все это только в моей голове, но когда ты смотришь на меня так, как смотришь, особенно когда ты внутри меня и вот-вот кончишь, это заставляет меня хотеть чего-то, что ты не готов дать. Но когда я отворачиваюсь, эта связь разрывается, и это прекрасно, но я не собираюсь лгать, это оставляет у меня чувство… дрожи.
Я смотрю на нее секунду, качая головой еще до того, как понимаю, что сейчас сорвется с моих губ.
— Нет, к черту это, — говорю я, не уверенный, потому что собираюсь все испортить еще больше. Все, что я знаю, это то, что мысль о том, что она не будет смотреть на меня, когда я буду глубоко входить в нее, мне не нравится. — Не знаю, как тебе, а мне, когда ты смотришь на меня, это чертовски нравится. Я так легко тебя читаю. Ты — открытая книга, Аспен. Я вижу, как сильно ты этого хочешь, по твоему взгляду. Не язык твоего тела говорит мне, хочешь ли ты быстрее или медленнее, не звук твоих отчаянных вздохов, а эти гребаные глаза. Где-то здесь должен быть компромисс, потому что потерять зрительный контакт — это жесткое табу для меня.
— Я говорила тебе, что в последнее время ты невыносим?
— Это всплывало раз или два.
Аспен стонет и подходит, прижимаясь лбом к моей груди.
— Я ненавижу это.
— Мы всегда можем остановиться, — предлагаю я, но мысль о том, что я никогда больше не смогу погрузиться в нее, причиняет мне физическую боль.
— Не вариант. Нельзя просто подсадить девушку на что-то и вырвать это у нее из-под носа секундой позже. Мы оба согласились на это, и теперь доведем дело до конца. Мы уже доказали, что мы дерьмовые люди, переступив эту черту. Теперь мы должны сделать так, чтобы это хотя бы считалось.
— Хорошо, — говорю я, наконец-то обхватывая ее руками и притягивая к своей груди — напоминание о моих преступлениях, совершенных за спиной, заставляет меня чувствовать себя куском дерьма. — Мы попробуем снова и ограничим зрительный контакт, отводя взгляд только тогда, когда это будет слишком.
— И? — подсказывает она.
Я закатываю глаза, но, по правде говоря, мне вроде как нравится удовлетворять ее потребности.
— И я буду работать над тем, чтобы не быть мудаком и не вышвыривать тебя, как неудачную любовницу на одну ночь. Но я не обнимаюсь.
— Выбрось объятия из головы. Я никогда ничего не говорила об обнимашках.
— Так мы договорились или нет?
— Да, — стонет она. — Мы договорились.
— Чертовски вовремя, — подбадриваю я, и в моем тоне слышится сарказм, когда я отпускаю ее. — Я не хочу, чтобы ты спуталась с неудачником на одну ночь или незнакомцем с улицы, но на этот раз я действительно выставляю тебя отсюда. Сейчас почти два часа ночи, а мне приходилось выслушивать расписание твоих занятий последние четыре год. У тебя лекция в 9 утра. Тебе нужно вернуться домой и немного поспать.
Аспен усмехается.
— Ну, может, в следующий раз тебе не стоит назначать встречу с моей киской так поздно вечером. Это называется быть внимательным. Тебе стоит попробовать как-нибудь.
Она сжимает губы в тонкую линию, прежде чем нахмурить брови.
— Подожди. Технически это считается сексуальным вызовом? Так и есть, не так ли? Срань господня. Я чувствую себя такой использованной.
— Если кто-то и должен чувствовать себя использованным, так это я, — бормочу я. — А теперь убирайся отсюда, пока мне не пришлось физически тащить твою задницу домой.
Аспен закатывает глаза, прежде чем подойти ко мне и приподняться на цыпочки. Она нежно целует меня в щеку, и тепло ее губ оставляет странное покалывание на моей коже.
— У нас всё в порядке, Айзек, — шепчет она в темноту улицы, едва освещаемой редким уличным фонарем, но эти шесть слов делают со мной то, чего я никак не мог ожидать. Они заставляют меня чувствовать себя так, будто весь гребаный мир находится у меня на ладони, пока она рядом и улыбается мне своей ослепительной улыбкой.