Я пресытился ею. Она мне надоела. Её костлявая фигура мне омерзительна.
Не-е! Я ненавижу вовсе не её. Себя!
Я не могу её бросить. Наташку не могу бросить. Не могу перестать таскаться к Марине Дмитриевне, жене отставного майоре и моего соседа. Не могу перестать трахаться с Костей. Не могу бросить колоться, пререкаться с отцом, не могу смотреть в глаза собственной матери.
Я хочу спать.
Болит голова. И хочется выпить. Или шырнуться. Но поздно. Теперь уже, наверное, все давно закрыто".
"23 февраля
О! Сегодня самый лучший день Защитника Отечества в моей жизни! Я сам себе "угодил".
Сейчас запишу по-порядку, как советует мне мой психиатр. Черт, какое слово лучше выбрать? С чего начать? И — это уже вопрос к себе, к любимому: зачем наедине с собой подбирать слова, смягчать выражения? А без энтого — никак! Эх, а люди ещё хотят избавиться от цензуры.
И так, наша… наша связь, наш "горячий, пылкий" роман с Костей дошел до слуха моей очаровательной прелестницы. До желтенького цыпленочка, ангелочка с пощипанными крылышками. Если точнее, не до слуха, а до взора.
Угораздило её припереться в самый не подходящий момент. Мы с Костей лежали на диване и взасос целовались…".
Лена отбросила от себя тетрадку, почувствовав, как от негодования загораются не только щеки, но даже уши. Девушка была разгневанна, разочарованна смущенна.
Зачерпнув горстями воду, плеснула ею в лицо.
Какая мерзость! Какая гадость! До сих пор автор был ей вполне симпатичен. "Герой нашего времени". Ну, недопонятый, не любимый роднёй, пресыщенной хладнокровной возлюбленной. Бывает. Имеющий, судя по всему, наркозависимость. Плохой, очень плохой, категорически не одобряемый Леной поступок, но удобоваримый, проглотить который с грехом пополам, ещё можно.
Но…"целоваться с Костей", кем бы он, этот Костя, не был, — это уж слишком!
Лена чувствовала себя так, словно это она была его девушкой. Словно это она вошла в комнату, застав парней за худшим из всех видов разврата. Мужеложство. Такое может вызывать только омерзение и опустошение. "Голубой король"! Звучит почти красиво. На деле же отдает какашкой!
Девушка потерла виски, лоб, глаза.
Что это она так разгорячилась? Ей-то, спрашивается, какая разница до интимных радостей неизвестного страдальца? Но ничего поделать с собой Лена не могла. Злилась, и все тут!
Сходное чувство испытываешь, читая роман, симпатизируя главному герою. И вот он начинает творить глупости и гнусности, отбивающие у тебя желания знать о его дальнейшей судьбе. В отличие от романа, дневник повествовал о реальных событиях. И от этого на душе становилось как-то неуютно и смутно. И хотелось знать, что там было дальше с этим придурком. В тетради ещё было много листов, исписанных косым, по-женски изящным подчерком:
"Мы с Костей лежали на диване и взасос целовались. Я не слышал, как она вошла. Костя, наверное, тоже. Картина великолепная: я лежу на подушке. Костя, разгоряченный и мокрый, на мне. "Мы жадно лобзаем друг друга"!
Не берусь представить, что чувствовала Лена в этот светлый миг. Что чувствовал я, не хочу описывать. Это как во сне, в котором все одеты, а ты почему-то нагишом. Нюансов ощущений много, но все сводятся к одному: нелепо и стыдно.
Итак, я молча смотрел на неё со своей подушки. Выражение моего лица, слава тебе господи, я не видел. А Костя сделался нелепым и невменяемым. Наполовину разъярен, до смерти перепуган. Ещё бы! Праведник. Глава комсомола. Надежда института. Любимец публики — и вдруг — мужеложец! В этой роли мне и то хреново, а ведь мне паршивой овцой в стаде быть не привыкать. Я бы здорово посмеялся над ситуацией. Если бы не Лена.
У неё было такое лицо…
Белое, отрешенное, пораженное. Она, наверное, ни о чем подобном даже и не читала — не слышала, а не то, что вообразить рядом с собой могла.
Бедная моя девочка!
Если бы я мог, я бы в тот момент с радостью куда-нибудь провалился. Но проваливаться было некуда, да и невозможно. Надо было как-то выравнивать ситуацию. А как, черт возьми?! Что говорить, когда любовь твоей жизни заходит и видит тебя наполовину раздетым, обнимающимся с другим мужиком, прижимающимся уста в уста, и ты не уверен, в течение какого времени сия картина стояла пред её светлыми очами? Что следует сказать? Что у нас сеанс искусственного дыхания? Что он споткнулся и упал, а я его нежно утешал?
Костя вскочил, как ошпаренный.
— Мы тут… я тут… это не то, что ты думаешь…
Как будто он знал, о чем она думала. Как будто подумать можно было что-то другое?