— Я чуть было не убила ее своей беспомощностью, — это была исповедь.
Психиатр встал в двух шагах и молча смотрел на больную или в монитор. Вере не хотелось сейчас видеть его глаза, и она не вглядывалась в лицо. Ей было достаточно самоосуждения. Хранительница думала, что Иннокентий поспешит уйти, но он отчего-то оставался. Сочувствует? Вдруг Вера не ощутила привычного раздражения — она не любила, когда ее жалели, но видеть, что в психиатре было что-то человеческое ей было на редкость приятно. И тогда она снова наступила на горло гордости:
— Пожалуйста, останься тут пока не вернется Михалыч, — взмолилась Вера.
Иннокентий молча сел рядом. Психиатр покосился на мужчину, лежавшего на ближайшей кушетке.
— Не нравится мне, как он двигает руками, — вдруг сказал коллега, и Вера подумала, что это просто был способ прервать тягостное молчание. — Что за диагноз?
Вера присмотрелась: больной словно бы перебивал пальцами монеты. Хранительница посмотрела на листок, приклеенный к торцу кровати, и прочитала:
— Алкогольная интоксикация.
— Надеюсь, вы фиксировали его прочно.
Снова стало неприятно тихо, и тогда попытку улучшить ситуацию предприняла Вера:
— Как у тебя получилось урезонить дочь Петровой? — заговорила она, и чтобы психиатр точно ответил, добавила. — Ты обещал сказать.
Иннокентий довольно долго изучал Веру взглядом, словно раздумывая, стоит ли ей слышать ответ.
— Это мой дар, — наконец выдал он.
— Я думала, ты используешь его только для сумасшедших.
— У психически больных я забираю то, что их мучает. Чудовищ из бреда и… те, кто хочет, вылечиваются.
— Забираешь? То есть?
— Виктор уже успел сказать, что я сумасшедший? — в его голосе прозвенели ледяные нотки, и Вера посмотрела в проход, пытаясь удостовериться в том, что их не слышит никто из сестер.
Больные в палате были без сознания или в глубокой седации.
— Да, — призналась Вера.
— Я погружаю себя и ведь окружающий мир в шизофренический бред, если снимаю очки полностью. Беда, если рядом нет стражей, и никто не сдерживает это. Поэтому они всегда должны быть на мне или хотя бы при мне. Чудовища становятся реальными…
Это прозвучало довольно жутко, и Вера не захотела слушать дальше. Она перебила:
— Но родственница Петровой не похожа на шизофреничку.
Психиатр вздохнул.
— Да. То, что я делаю для простых людей, хранители называют гипнозом. Я вижу их мысли, когда смотрю им в глаза и могу взаимодействовать с сознанием, так же, как и с сумасшедшими, но эффект другой. Дело в том, что нормальные люди страдают не от бреда, а от себя, их терзают вина, страхи, разрушительные желания, и они портят свои жизни… иногда даже сильней, чем шизофреники. Я способен внушать им некоторые мысли, а точнее обращать их внимание на то, что они обычно игнорируют, как это было с Петровой. Когда я только открыл в себе этот дар, то использовал его без удержу, думая, что исцеляю страдальцев. Но очень скоро я понял, что просто даю им нечто вроде морфия — способность ненадолго забыться. Очень скоро нужна новая доза подтверждений того, что они любимы, прекрасны, больше не боятся того, что приводило их в ужас. И я осознал одну простую истину — стать другим человеком невозможно по щелчку пальцев, это чудо оплачено долгим и подчас мучительным трудом души. Так я стал изучать психотерапию. Уверен, что об этом Виктор так же упоминал.
Психиатр улыбнулся краешками губ, и Вера поняла, что неуместная откровенность хирурга его по-прежнему злила, не смотря на продемонстрированное вчера примирение.
— Еще он сказал, что нельзя смотреть тебе в глаза. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Иннокентий улыбнулся во всю ширину рта. Холодно. Зло.
— Я могу убить бессмертного. Он это имел в виду. Мне запрещено снимать очки без приказа и когда-нибудь ты узнаешь почему.
После этого психиатр оттолкнулся от кушетки.
— Буду в ординаторской. Если что, зови.
И тут больной с алкогольным отравлением неожиданно рванулся, порвав вязки и еще до того Вера успела что-либо предпринять, со всей силы ударил психиатра.
— Сатана! — во всю глотку заорал мужик. — Это Сатана!
Тонкий Иннокентий от удара такой силы отступил на два шага назад, но все-таки удержался на ногах. Вера, увидев это, бросилась к коллеге, позабыв обо всем. Психиатр прижимал руку к лицу, обезумевший мужик продолжал бесноваться, а анестезиолог с неприятным чувством заметила, что очков у Иннокентия больше не было. Она уже заметила в ремзале, где они с психиатром вместе ставили дренаж, что дужки сзади были стянуты леской. Пластмассовая нить едва заметно прижимала непослушные волосы к голове. Психиатр, безусловно, заботился о том, чтобы так необходимая ему вещь оставалась всегда на нем, но и не хотел слишком сильно выдавать своей зависимости. Больной ударил Иннокентия снизу в подбородок, заставив психиатра откинуть голову, так что дужки соскочили с ушей, а там и с доктора. Теперь очки, судя по звуку, закатились под одну из кроватей. В полутемной палате понадобится время на то, чтобы отыскать их.
Психиатр со злостью взглянул на разбушевавшегося пациента и приказал:
— Лежать! Нет никого в палате! Спи! — в голосе Иннокентия слышались истерические нотки паники, и Веру вдруг пробрал ледяной страх.
Если этот, еще недавно такой уверенный в себе врач испугался не на шутку, значит, произошло что-то по-настоящему плохое, и речь, видимо, уже даже не о реанимации, а о них двоих, о хранителях.
Мужик послушно опустился на свое ложе и захрапел. Вера обернулась к коллеге. Психиатр жмурился изо всех сил. Веки его дрожали. Правой рукой он ощупывал лицо, левой искал что-то в кармане халата.
— Где они? — прозвенело еще более напряженно. — Мои очки?
— Где-то в палате! — выдохнула Вера, становясь на колени и вынимая из кармана фонарик, который реаниматологи носили с собой, чтобы в первую очередь определять зрачковый рефлекс.
— Поздно! — как-то очень обреченно выдохнул психиатр. — Звони Михаилу Петровичу пока не началось!
— Что?
— Нет времени, Вера! Скажи ему о том, что случилось!
Вера выхватила из кармана сотовый и дрожащими руками набрала номер Михаила Петровича, понимая, что сегодня ее поджидало что-то похуже реанимации. Ей казалось, что пока в трубке невыносимо долго тянулись гудки, к ней из темных углов палаты ползли тени. Шепот, доносившийся из тьмы, неотчетливый вначале, становился все громче и жутче. Вера обернулась, чтобы увидеть, что это было, и тут в ее ухо ворвался живой и потому приятный голос:
— Вера?
— Иннокентий потерял в палате очки, — на одном дыхании произнесла анестезиолог.
— О нет! Только не позволяй ему… Только не дай этому вырваться наружу! — звонок оборвался.
В следующий миг Вера вложила свою руку в ладонь Иннокентия и почувствовала, как психиатр холодными пальцами крепко стиснул ее запястье.
— Единственный способ удержать мой бред под контролем, это постоянно напоминать мне о том, что я человек, — решительно произнес коллега. — Я сделаю так, что дар заработает в обратном направлении, а ты уж постарайся удерживать нас в гипнозе как можно дольше, поняла?
— Но как… — выдохнула Вера.
— Заставляй меня вспоминать. Что-нибудь о клиентах, работе, больнице — все, что придет в голову. Ладно?
Вера кивнула и тут же поняла, что Иннокентий этого не видел.
— Да.
— Если тебе не удастся удержать меня… в рамках, по стационару разбегутся все те чудовища, которых я годами забирал у других душ. Это место поглотит шизофренический бред и тебе очень повезет, если ты сможешь быстро выбраться наружу.
Вера сглотнула.
— Ты же хотела знать какого они на самом деле цвета, — прошипел психиатр. — Сейчас не отрываясь смотри мне в глаза, Вера!
Хранительнице показалось, что ее сердце пропустило удар, когда психиатр взглянул на нее. Глаза без очков у него были карие… Следом Вере показалось, что ее подхватило невероятной силой течением и повлекло в неизвестную ей реальность. Так уже было когда-то, когда психиатр залез ей в голову, увидев, таким образом, прошлое. Теперь Вера знала, что он способен заставить свой талант работать в обратном направлении.