Лиля была чудовищем потому, что решилась не просто разойтись с ним, объясниться — любовь ведь, в самом деле, штука непостоянная. Она попыталась уничтожить этого человека. Зачем? Положение? Деньги? Вера подспудно чувствовала, что в этом с Лилей они были похожи — в страсти к роскошной жизни и стремлении идти к ней сквозь любые препоны. Хранительница поняла, что не заслуживала внимания психиатра. Хорошо, что он предложил ей именно дружбу. Если бы Вера неосторожно ранила Иннокентия, она никогда не смогла бы себе этого простить, как и высшие силы, очевидно.
— Ребят, я еще посплю, пожалуй, — неожиданно заявил хирург. — У меня такое чувство, что впервые за тридцать лет я начинаю вспоминать, каково это быть обычным человеком.
Иннокентий без слов поднялся. Вера тоже встала.
— Спасибо, — на прощание произнес Виктор. — Ты мне напомнила, Вер, что у меня есть самое главное дело в жизни, моя вторая дочь. А то с этим чувством вины я стал забывать. Думал, никогда не выберусь из самоедства. А я ведь ей нужен, самое главное чтобы у ребенка был кто-то, кто о нем заботится. Мы ведь с мамашей ей такую жизнь подарили. Я обязательно ее найду.
— Только не забудь снова свою фамилию, — посоветовал Иннокентий, выходя. — Хотя нет, теперь я ее точно не забуду.
— Ну, — сказал психиатр в гостиной. — Похоже, нам обоим пора на работу. Время раннее, только десять часов.
Вера кивнула. На улицу вышли вместе, и какое-то время стояли, прощаясь. Вере казалось, что она не наговорилась еще с Иннокентием. Он тоже вроде не спешил. Мимо пробежал Михалыч, и присвистнул так, что пара его расслышала. Тут только Вера поняла, что пора. Иннокентий задумчиво посмотрел на ее покрасневшие на морозе руки. Девушка все еще носила легкое осеннее пальто, надев под него самый теплый джемпер.
В город выйти Вера так больше и не отважилась, пока не пришлось спасать Виктора. Да и стипендия ординатора, которая ей теперь неизменно приходила в конце месяца — смех, а не зарплата. Вера не смогла бы позволить на нее себе то, что хотела. Ходьбы из флигеля в корпус было пять минут. Словом, не нуждалась она в теплой одежде.
Психиатр улыбнулся ей и пошел своей дорогой. Вера тоже улыбнулась, посмотрев ему в спину, и отправилась в реанимацию. На пороге уже стоял Михалыч.
— Так Курцер не голубой? — поднял брови он. — Откуда это вы с ним, держась за ручки, притопали? Да еще и на два часа опоздали оба!
Михалыч непостижимым образом продолжал считать, что Вера живет в городе. Она не стала разубеждать.
Вера улыбнулась, скидывая пальто.
— Нет, — с этими словами она посмотрела на реаниматолога. — Он был женат… давно и несчастливо.
— А так и не скажешь по нему, — Михалыч взъерошил свою шевелюру пятерней. — Ну, пошли, работа не ждет.
Все шло своим чередом, пока на телефон Веры в середине дня не прилетела СМС. Хранительница выдохнула, поняв, что она от Иннокентия.
"Выходи", — значилось в сообщении: "Жду у старого корпуса".
"Когда?" — холодными пальцами набрала она.
"Сейчас".
Вера взглянула на Михалыча.
— Я на полчаса отойду. Перекусить, — отчиталась она куратору.
Старый реаниматолог хитро прищурился и несколько мгновений мерял Веру взглядом.
— Курцер на свидание зовет? — наконец, выдал он.
Вера вздохнула. В самом деле, ела она раньше в отделении. Точнее, делала вид, что ест. Вера ходила пить кофе в подсобку чтобы немного взбодриться.
— Нет, — неведомо зачем соврала хранительница и вышла.
— Совет да любовь, голубки! — долетело в спину. — Я всегда знал, что в неврологии настоящий гомик этот их зав!
Вера вздрогнула на морозе и побежала к старому корпусу. "Зачем, интересно, он предложил встретиться?" — стучало в висках. Она чувствовала себя как влюбленная школьница, понимая, что пришла бы к нему, куда угодно и когда бы это ни было.
Вера встала у парадного входа. Главный и самый старый корпус больницы был возведен два столетия назад, но больше не использовался вообще никак. Просто стоял запертый как памятник архитектуры, позабытый и ненужный. Вере казалась грустной такая история. Ведь можно было дать зданию новую жизнь. Она неуверенно поднялась по ступенькам и только добралась наверх, как входные двери распахнулись. Вера раньше никогда не видела, чтобы кто-то входил туда.
На пороге ее встретил Иннокентий и пригласил жестом. Вера прошагала внутрь. Заметенный пылью пол, облупившиеся стены, пустота и звенящая тишина. Ей показалось, что здесь витали призраки прошлого, стоило лишь закрыть глаза и как следует прислушаться. С удивлением Вера взглянула на психиатра. Что он хотел сказать этим?
Иннокентий без слов взял ее за руку и повел вперед. Шаг, другой, третий. Вера чувствовала себя очень странно. Кажется, в книжках это называлось трепетом. Они миновали холл, прошли мимо дверей больничного храма, встроенного в здание, свернули налево. Иннокентий остановился в дверях большого пустого зала. Там, в лучах дневного света со шваброй кружилась Надя, она танцевала и напевала песню военных лет. Голос у нее был как у настоящей певицы.
Вера сделала шаг, но Иннокентий аккуратно придержал ее руку.
— Не мешай, — шепнул ей на ухо психиатр. — Это первый раз, когда я увидел, как она поет. Удивительное зрелище для лечащего врача, Вера…
Хранительница обернулась к Иннокентию.
— Знаешь, я умею видеть искренние порывы, — продолжил психиатр. — Это свойство очков, умею читать в душах и исцелять безумие, когда я без них. Это мой дар. Но именно сегодня я, кажется, наконец, подобрал нужные слова, которые вылечили ее душу. Как профессионал я должен быть уязвлен, ведь именно ты натолкнула меня на нужную мысль, но вместо этого я счастлив.
Иннокентий взглянул на Веру.
— Я привел тебя сюда, потому что знаю, как сильно ты в себе сомневаешься.
Вера почувствовала себя совсем беззащитной перед ним, просто обнаженной. Вот зря она переживала на счет того, что может неосторожно задеть психиатра. Похоже, он прекрасно понимал, с кем имеет дело и мог постоять за себя гораздо лучше, чем она предполагала. Вера все еще чувствовала себя смущенной. Тогда Иннокентий отвернулся. Он взял пакет, который оставил на старом стуле, стоявшем у входа, и вытащил оттуда варежки. Новые. К ним была прикреплена бирка. Психиатр разорвал пластмассовую перемычку между двумя изделиями и аккуратно надел варежки Вере на руки. Она не сопротивлялась.
— Спасибо, что пришла, — сказал он, возвращаясь к пакету.
Следом Вера получила шапку.
— Больше не мерзни, — посоветовал психиатр, повязывая на ее шее шарф.
Вера медлила, у нее было огромное желание тронуть его руки, которыми он расправлял ткань, спрятать в своих ладонях. Но она не знала, насколько это будет уместно. Иннокентий отпрянул, а она так и не решилась ни на что. Вера взглянула на психиатра и поняла, что просто получила благодарность за то открытие, которое он недавно для себя сделал: он был снова по-человечески жив и даже почти такой же, как до морфия. В замкнутом больничном мирке, где все подчинялось заведенному порядку, ему не хватало лишь маленького толчка, заинтересованных взглядов отчаянной девицы, чтобы признаться себе в том, что прошлое в прошлом. Если бы Вера схватила его сейчас за руки, это было бы излишним.
— Мне кажется, о тебе давно никто искренне не заботился, — сказал Иннокентий, снова посмотрев на Надю.
Вера выдохнула. Нет уж, после такой демонстрации близости и одновременной недоступности, она не могла позволить ему копаться в своей голове безнаказанно. Он ведь наверняка догадался о том, что для нее значит!