Вера вздохнула и, глядя на собирающихся пристыженных хранителей вдруг поняла, что следующего раза не будет. Иннокентий ударил по больному. Обрисовал разделявшую их с этими неумехами пропасть. Им никогда не дотянуться до гениального психиатра и даже не по способностям, а по душевной чистоте. Он, безусловно, поступил нечестно, манипулируя чувством вины во имя собственной выгоды. "Все мы не без греха", — с удивлением поняла Вера.
Спутник устроил этот спектакль, чтобы остаться в покое. Ему, вероятно, было противно помогать людям, мучившим его. Они, конечно, не заслужили снисхождения. Но именно поэтому Вера тут, должно быть, и была. Он, может, даже безотчетно позвал ее сегодня, чтобы возлюбленная его удержала от несправедливого решения. "Я не позволю тебе сбежать от ответственности", — подумала хранительница и, наклонившись к уху Иннокентия произнесла:
— А Люба?
Спутник поднял голову. На сей раз в его взгляде не было ни капли иронии, с Верой он был искренним и настоящим.
— Скажи мне, что с ней все будет нормально, — продолжила хранительница. — Ведь все они по их же словам шарлатаны и ты единственный, кто может помочь… Но я знаю, почему ты за нее не возьмешься. Напоминание о том, что мы теперь пара, сделает только хуже. Ее любовь…
— Это не любовь, — отрезал Иннокентий, а потом с силой растер виски. — Ты права…
— Остановитесь! — приказал хозяин психиатрам, которые уже возились в прихожей, надевая зимнюю одежду.
Иннокентий поднялся и прошагал к ним.
— У меня есть для вас дело. Сделка, — услышала Вера. — Я научу вас методу, но мне необходимо, чтобы вы позаботились о моей коллеге и начали как можно скорее, пока еще не поздно. Я буду подсказывать.
Ученикин остановился в проходе и стянул шапку. В первый миг Вере показалось, что он хотел с благодарностью пожать Иннокентию руку, но остановился.
— Что с ней? — вместо этого спросил он.
— Тяжелая депрессия с суицидальными наклонностями.
Общество психиатров заволновалось. Видимо, их напугала новость о самоубийстве.
— Она уже… — проговорил собеседник Иннокентия. — Она уже пробовала себя убить? Тогда, если я правильно понимаю, она в шаге от того, чтобы обернуться аномалией.
Хозяин покачал головой.
— Фактически нет. Но я считаю, что передозировка опиатами является неосознанной попыткой.
— Черт, — сорвалось у Веры с губ.
Так этот Пытливый покончил с собой, проиграв своеобразное противостояние Иннокентию? Неудивительно, почему любимому теперь не требовалось удовлетворение. Такая печальная судьба врага его, должно быть, многому научила. Вера почувствовала, как по спине пробежал холодок. Вот чем она сама едва не обернулась в свою первую ночь в больнице. Иннокентий ее вытащил. Чего же это ему стоило?
Дверь за психиатрами закрылась, а Веру все еще подташнивало. Коллеги Иннокентия обещали начать работу с завтрашнего дня. Неужели с Любой все было так плохо? Возлюбленный приблизился и, положив ей руки на плечи, заглянул в глаза. Вера отвела взгляд. Все-таки жутковато, что он читает по лицам.
— Переживаешь из-за того, что услышала?
Хранительница чувствовала, что он это спросит.
— Ты не думаешь, что это выглядит жестоко по отношению к ней? — призналась она. — Вера твердила ей, что вы друг другу предназначены и тут появляюсь я…
Психиатр усмехнулся.
— Люба верила в эти сказки, не включая голову. Она хотела, чтобы я ее спас. Любой ценой. Я был вроде ценного приза, который нужно было во что бы то ни стало присвоить.
Вера взглянула на него, поражаясь тому, сколь схожи в некоторых деталях были их истории.
— Ты даже отдаленно не представляешь, какая у нее пропасть в душе, — продолжил Иннокентий. — Она надеялась, что моя любовь станет искуплением, как твердила твоя предшественница. Но отрицая себя, невозможно полюбить кого-либо, по крайней мере, полюбить счастливо. Все что я видел в ее глазах — ненависть к себе и окружающим. С такой женщиной трудно существовать, не говоря уже о том, чтобы быть счастливым.
Иннокентий притянул к себе Веру.
— Это все еще не значит, что я не должен попытаться ей помочь. Я просто немного увлекся нашей головокружительной страстью, и позабыл обо всем. Мы прежде всего хранители. Спасибо, что напомнила.
С этими словами Иннокентий нежно поцеловал избранницу в губы. Вера с трудом заставила себя отстраниться. Она должна была спросить пока не забыла:
— Как много времени ты выпросил у Анники?
Иннокентий выглядел потрясенным.
— Что?
— Психиатры здесь были потому, что ты остался ненадолго. Зачем ты соврал, что дождешься меня?
Иннокентий рывком прижал Веру к груди. Она слышала, как часто билось его сердце.
— Доверься, прошу тебя, — прозвучало над ухом. — И не задавай вопросов. Я сказал, что я здесь, чтобы о тебе позаботиться. Я именно это и делаю. Вера, обещаю, все будет хорошо.
Она посмотрела любимому в глаза и кивнула. Хранительница хотела ему верить, да и трудно было не верить такому как Иннокентий.
После всех потрясений, которые пережила больница с появлением Веры, в ней, наконец, начался штиль. Это было прекрасное время, только оно как-то странно отдавало разлукой для хранительницы. Вера пыталась закрыть на происходящее глаза, но нотки недосказанности вплетались в ее резко похорошевшую жизнь. Отныне хранительница помнила, что Иннокентий должен уйти и счастье не продлится вечно. От такого каждый день обретал невероятную ценность, и в то же время каждую ночь было так страшно засыпать. Они оба пытались притвориться, что не замечают этого. Но в том, что психиатр делал, сквозило страшное откровение: скоро он покинет хранителей.
Например, Иннокентий всерьез взялся за Надю. В тот памятный рождественский бал она заговорила потому, что встретила стража, который ей приглянулся. С тех пор они обменивались письмами. На поверку, все хранители оказались привязаны к обычаям того времени, из которого пришли. Алексей, так его звали, был из восьмидесятых и свободно пользовался современными средствами связи, но ради Нади взялся за ручку. На сеансах Иннокентия хранительницу, наконец, прорвало. Она обсуждала с психиатром свои чувства. Уж насколько психиатр не любил стражей, но через два месяца он неожиданно для всех влюбленных благословил, подтолкнув пациентку к кавалеру. Так в больнице впервые появился огромный рыжий оперативник и увел Надю на свидание.
Вера ценила каждую минуту, проведенную с возлюбленным. Все эти четыре месяца, до середины апреля, Иннокентий был идеальным, под конец он почти убедил Веру в том, что ей стоило расслабиться. У них впереди были еще осень и лето, а там, быть может, Анника позволит психиатру задержаться еще на год… Но глубоко внутри Вера знала, что это не так. С каждым приближавшим их к лету днем хранительница все глубже зарывала в своем сознании эту истину.
Иннокентий забросил свои карандашные рисунки и вместо этого увлекся фотографией. Он говорил, что так удобнее и быстрее сохранять красоту окружающего мира и Вера старательно игнорировала то, почему любимый боялся не успеть.
В сущности, когда ничего напоминавшее о разлуке не попадалось в поле зрения хранительницы, она была искренне и неподдельно счастлива. Вера прекрасно чувствовала себя с ним и в постели, и все спальни, они часто выбирались в город, выдумывая друг для друга новые свидания, и без жалости тратили на них увольнительные. Иннокентий не бросил занятия спортом, напротив, узнав, что Вера любит пробежки, он легко добился от стражей разрешения безнаказанно брать ее на маленький маршрут по прибольничному району. Теперь в Управлении, похоже, зарыли топор войны и благоволили своенравному хранителю и его спутнице. Как только наступила весна, хранители каждый вечер выбирались на пробежку вдоль набережной Москвы-реки. Иногда они даже брали с собой Виктора, и в такие моменты Вера думала только о том, как хорошо жить.