Григорий посмотрел в глаза Вере, но тут Иваныч заслонил от него избранницу своей спиной.
— Не надо, — твердо произнес он. — Не трогай ее, иначе не сможешь позабыть и жить счастливо. Так ты обеспечишь себе постоянную тоску по несбыточному. Ее участь не решена. Если останетесь верными себе, ваше время однажды придет.
— И ты оставь! — это предназначалось Вере. — Ты же желаешь ему светлой участи?
Это, безусловно, было так, но хранительница теперь не представляла себе жизни без него. Позволить ему забыть… Обнимать другую женщину, пока она будет трудиться в больнице. Они одновременно рванулись навстречу друг другу. Иваныч предусмотрительно толкнул в грудь психиатра, но хранители на короткий миг все-таки встретились в воздухе кончиками пальцев. Вера почувствовала, как по телу пробежала электрическая вспышка, как и в тот миг, когда Иннокентий ее впервые поцеловал.
Психиатр сделал несколько шагов назад, постепенно растворяясь в воздухе. На землю упали его очки и бейдж. Вера почувствовала, что ноги ее не держат, и осела в траву. Рядом опустился Виктор. В последний миг хирург ее выпустил, позволив коснуться возлюбленного. Вера смотрела перед собой, чувствуя, как тело сотрясает от нервной дрожи. Это было похоже на смерть. Когда она свалилась на пол, еще не понимая, что получила смертельное ранение. Тогда еще ничего не болело. Был только этот немой ступор.
— Идиоты, — выдохнул Иваныч в воздух. — Малые дети просто…
После этого он поднял с земли очки и бейдж, отряхнул их и передал все это время простоявшему в стороне юноше.
— Держи, — обратился к новому хранителю привратник. — Теперь это ты Иннокентий Вольфович Курцер. Это твое. Надеюсь, ты доставишь нам меньше неприятностей, чем прошлый психиатр.
Юный хранитель принял вещи из рук санитара морга и огляделся.
— Кто вы все такие? — наконец выдал он.
Тут к хранителям подбежала растрепанная Ирина.
— Где доктор Курцер? — выдохнула психиатр. — Я надеюсь, с ним ничего не…
Ирина замолчала, взглянув на Веру. Губы хранительницы дрогнули. Она все поняла. Иваныч шутливо поправил свою кепку, словно отдавая честь.
— Вот доктор Курцер, — указал он на нового хранителя. — Теперешний.
— Вы очень вовремя, Ирина Станиславовна, — заговорил Михаил Петрович. — У нас для вас как раз найдется работа. И думаю, вы будете выполнять ее ответственно, если хотите забрать вещи Григория… кхм… прошлого Иннокентия. У нас есть ваша пациентка, которую нужно привести в чувства и новый психиатр.
Профессор с сомнением посмотрел на Веру и, так и ничего не прибавив, молча взял на руки Любу.
— Я отнесу ее к себе, — пояснил Михаил Петрович. — Ирина Станиславовна, прошу вас присоединиться. Ваш наставник ведь научил вас стабилизировать состояние хранителей, находящихся на грани? Нам обоим, похоже, придется сегодня попотеть.
Ирина растерянно кивнула.
— И ты тоже идешь… Иннокентий, — приказал профессор, взглянув на нового психиатра. — Будет тебе введение в служебные обязанности.
Вскоре хранители разошлись. С Верой остался только Виктор. Хирург помог девушке подняться и повел ее во флигель. Там хранитель усадил ее в своей комнате. Вера просто не могла сейчас зайти в их совместное с психиатром жилище, где все было пропитано его еще недавним присутствием. Лежали его вещи ровно на тех местах, где он оставил их. Это было бы невыносимо.
После этого хирург опустился около Веры на колени.
— Переживешь немного без меня? Я должен уладить пару вопросов. Вернусь тут же.
Вера кивнула. Она сильная. Она всегда умела терпеть боль. Любовь Иннокентия сделала ее просто несгибаемой. Она выдержит.
Виктор показался в комнате уже вскоре. Он принес с собой несколько бутылок коньяка.
— Анестезия? — горько улыбнулась Вера.
— Лучше так, — вздохнул Виктор разливая алкоголь по стаканам. — Чем как Люба или этот… мозгоправ.
Пили в тишине до вечера. Наконец, когда за окнами потемнело, Вера почувствовала, что поплыла. Ее качал на своих волнах дурман.
— Я тоже буду по нему скучать, — признался хирург, глядя на белую как фонарь луну, светившую в комнату. — Не так, как ты, конечно, Верка. Но сильно. Эта больница уже не будет прежней без него. Я ведь, и правда, думал, что первым уйду. Представлял, что дружески ударю его по плечу и озвучу какую-нибудь вечную истину. А оно вон как вышло… В жизни никогда не бывает так, как планируешь. Интересно, отчего?
Вера перевела взгляд на коллегу, прислушиваясь к звуку живого человеческого голоса. Он казался ей чужеродным в вечерней тишине и пустоте. Сейчас в глубине у Веры было точно так же тихо и пусто.
— Но ты не беспокойся. У него будет все хорошо, — хирург треснул ладонью по столу. — Я сходил, проверил.
Тут уж Вера подалась вперед.
— А что? — поднял брови Виктор, алкоголь уже вполне ударил ему в голову. — Там… в нейрореанимации чудачок, который вниз с моста сиганул. Везет нам, Верка, на психиатров самоубийц. Это наш новый Иннокентий. Они со старым местами поменялись, представляешь себе такое?
— Нейрореанимация? — Вера поднялась.
— А ты не слышала, что в больнице не только ваша с Михалычем контора для полутрупов есть?
Вера покачала головой.
— Ну, там мало коек. Она под отделением неврологии расположена. Тебе, правда, никто не говорил? Интересно почему?
Вера сорвалась с места и выбежала в ночь.
— Стой! — донеслось вслед. — Не смей!
Вера еще никогда так быстро не бегала, однако Виктор все-таки нагнал ее и схватил прямо перед дверями неврологического корпуса. На сей раз хирург был настроен решительно, поэтому сколько бы девушка не дергалась, не сумела разжать его хватки. Она пихала друга локтями в грудь, но тут мужественно сносил удары, просто временами стискивая Веру сильней. Наконец хранительница выдохлась. Тогда Виктор оттащил ее к ярко освещенным окнам первого этажа.
— Вот, — произнес он. — Лучше так смотри. Вера, пойми, это как с Лерой и Ариной. Нам нельзя становиться частью их жизней. Только в крайних случаях. Если ты войдешь туда, узнаешь его имя, то никогда не оставишь. Отпусти. Не становись его проклятием. Высшие силы еще сведут вас… когда придет время.
Вера заливалась слезами, думая, а не будет ли это так, что он, дряхлым стариком приедет к ней в реанимацию умирать? И вдруг узнает в вечно юной хранительнице свою оставленную за границей жизни любовь, которую безуспешно искал в других женщинах так много лет? Ее сердце разрывалось от этой картины.
— Лучше плачь, — шептал на ухо хирург. — Чем сидеть молча, как сегодня весь день… Вер, у него все будет хорошо. Ведь это главное, верно? Я навел справки. Этот парашютист… у него была несчастная любовь, из-за нее-то он и сиганул в реку. Утоп. Похоже, сердце остановилось от удара о воду. Чудом выловили и завели. Но… поздно. Кома. Вот к нам привезли, куда ближе ехать было. Родным сказали: нет шансов. А они какие-то люди со связями. Переполошили всех. Хотели его в другую больницу забирать, но тут отказали — нетранспортабельный. А он возьми да в себя приди следующим утром. Сейчас в ясном сознании. Чудо, не иначе. Только никого не узнает и ничего о себе не помнит.
Вера видела, как санитарки вкатили в отделение каталку и перекладывали теперь на нее молодого человека, попутно отстегивая его от датчиков. Он напоминал Иннокентия как брат. Примерно той же комплекции, тоже брюнет, даже черты лица похожи.
— Сейчас по настоянию родственников переводят в какую-то блатную неврологию, — продолжил хирург. — Выхаживать будут. Амнезию лечить.
Вера прижала руки к лицу: это он! И вдруг обрадовалась. С ним все будет хорошо.
Каталку вывезли из дверей корпуса, и хранительница бросилась туда. Хирург ее не удержал. Санитары уже распахнули двери машины скорой помощи. Вера посмотрела на больного. Он спал. И тут же поймала на себе взгляд женщины средних лет, кутавшейся в шерстяной платок. За плечи ее обнимал немолодой мужчина. Родители. Эти люди посмотрели на нее настороженно.
— Я врач, — произнесла Вера. — Его наблюдала… прошлые сутки.