— И вы тоже не в моем вкусе, — усмехнулась Ирина.
— Я всегда знала, что у вас, психиатров, не все в порядке с головой.
Ирина прищурилась.
— Если вы отдадите дневники, то окажете услугу всем московским хранителям. Вы позволите делу вашего спутника жить дальше… в моих руках.
— Уговорили, — улыбнулась Вера. — Как думаете, у него был тайник?
Ирина пожала плечом. И хозяйка испугалась было, что она скажет, мол, ты с ним жила, тебе лучше знать. Но Вера не знала. Она вообще старалась не думать о том, что у спутника были от нее тайны. Хотя обоим было прекрасно известно, что это так.
— У меня есть идея, — заговорила психологиня, прошагав к комоду. — Я пару раз видела, как он поправлял мебель, когда я приходила слишком рано. Помогите!
Вера встала рядом с Ириной и хранительницы вместе сдвинули тяжелую мебель в сторону. Дрогнула, но устояла на его крышке тяжелая фарфоровая ваза. Вера уставилась на стену. Да, там четко выделялся квадратик обоев с провалами по сторонам. Тайник. Хозяйка сглотнула. "Надеюсь, ты, в самом деле, никогда не предавал меня".
Ирина опустилась на колени и распахнула дверцу. Вскоре гостья извлекла наружу две тетради в потертом кожаном переплете и пухлый конверт.
— Это они, — торжествующим тоном заявила психиатр, демонстрируя Вере записи. — Хотите, посмотрите. Я вам не соврала.
Вера машинально просмотрела тетради, исписанные мелким аккуратным почерком Григория. Это, в самом деле, больше напоминало медицинский справочник, чем личный дневник.
— Можете забрать, — разрешила Вера. — А… — она покосилась на конверт.
Ирина подняла его с пола и заглянула внутрь.
— Думаю, это к моему делу отношения не имеет, — сказала она. — И по праву принадлежит теперь вам. Он подписан.
Ирина передала конверт Вере и вышла. Своевременно. Потому, что на нем значилось "Алисе". Кто такая Алиса?
Вера проглотила ком и уселась в кресло. В конверте были жесткий диск, несколько фотографий и пачка бумаги. Первым делом Вера просмотрела фотографии. Это были ее портреты. Часть хранительница помнила, как он снимал, часть была сделана во сне. Очень красиво, но как-то странно. Вдруг Вера вспомнила про его кошмары, и ей пришло в голову, что Иннокентий просыпался посреди ночи и, вспоминая увиденные ужасы, еще какое-то время не мог заснуть. Возможно, так он снимал напряжение?
Потом Вера просмотрела бумаги. Это были черновики одного и того же письма, адресованного девушке по имени Алиса. Григорий садился писать его не раз, в разное время и никак не мог закончить. Строки были перечеркнуты. Он, словно, как поэт искал рифму. Вера почувствовала, как ее сердце стало чаще биться. Кто эта Алиса? Почему он уделил так много времени ей?
"Алиса", — начиналось самое полное письмо.
"Если ты нашла это, значит, мне пришлось тебя покинуть. Ты должна знать, что…" — дальше несколько слов было зачеркнуто: "Мне даже сейчас больно думать о разлуке, когда я сижу рядом и вижу, как ты спишь. Не верится, что мне однажды придется отпустить тебя. Я хотел бы вечно держать тебя в своих объятиях…" — снова несколько перечеркнутых строчек: "Вчера ты спросила, что у меня за секрет, и я не решился тебе его озвучить. Милая, я испугался потерять тебя. Объяснение тому, что я сейчас пишу, ты найдешь в конверте. Я узнал это зимой, после бала, когда практически на твоих глазах схватился с Береговым. Этот безумец дал мне ключ к твоей судьбе. Для тебя не все потеряно. Это был самый трудный в моей жизни выбор, подобный твоему: отпустить или оставить для себя. Вскоре ты поймешь, что я предпочел счастье любимого человека". Далее лист был сплошь исчеркан, и невозможно было разобрать, что Григорий планировал сказать дальше кроме слов: "…Мало времени… Я все сделал для того, чтобы в новой жизни ты была счастлива…".
Вера перевернула лист. На обратной стороне чернело несколько строчек:
"Я помню, как сказал тебе, что самое мое счастливое воспоминание о том, как я впервые аккомпанировал Лиле. Я не хочу, чтобы ты теперь думала так. Ты изменила мою жизнь. Я навсегда оставлю в памяти твои глаза в новогоднюю ночь, когда я подарил тебе невянущую розу. Ради одного этого мгновения стоило прожить в больнице целый век".
Дальше был сделан набросок ручкой. Вера узнала себя с розой в волосах. Нежная, прекрасная дева, трепетавшая в ожидании первого поцелуя. Это признание предназначалось ей. Но тут хранительница снова взглянула на конверт. Она не ошиблась, на нем по-прежнему почерком Григория было выведено "Алисе". Почему? В прошлой жизни ее звали Алиной. Одна буква другая. Григорий был просто не таким человеком, чтобы ошибиться в подобных деталях. Он сделал это с каким-то непонятным Вере умыслом.
И тут взгляд хранительницы упал на жесткий диск. Она подключила его к компьютеру и, что характерно, папка под названием "Алиса" была защищена паролем.
— Черт! — воскликнула Вера, ударив по столу ладонями. — Черт, черт, черт!
Почему он так и не открыл ей свои тайны? В последнее мгновение мог бы выкрикнуть пароль вместо того, чтобы тянуться к ней руками. Вера выдохнула, понимая, в последний миг Григорию куда важнее была уверенность в том, что он не забудет возлюбленную, чем какие-то посторонние дела, которые он от нее прятал.
Закончилась весна и больницу приняло в свои душные объятия лето. Стояла самая середина июня — прекрасное время, когда Вера почувствовала, что ее оцепенение начинает понемногу спадать. Теперь она ощущала ярость, которой требовался выход. Веру обуяла жажда деятельности. Хранительница устроила себе спортплощадку за хозблоком, в том месте, куда мало кто ходил. В строгом смысле, так это место назвать было нельзя. Там было просто много асфальта и выкрашенная в тошнотворный оттенок розового стена. Вера воспринимала стену как противника. Ей нравилось колошматить по старой краске различными спортивными снарядами. У нее были баскетбольный мяч, принадлежности для тенниса и бадминтона. Хранительница неизменно приходила туда в спортивном костюме и отдавала пару часов чистому адреналину. После этого она хорошо засыпала. Виктор не раз просился посмотреть на тренировки, но Вера так его и не позвала. Такие вещи нужно делать в одиночестве.
Вера больше не пыталась открыть жесткий диск. В первый день она думала разыскать специалиста по железу, но потом как-то подостыла. Ей было больно ворошить память о Григории. В компьютерной папке она боялась найти такие же обрывки, что и в его послании. Частички головоломки, которые так больно задевали ее за все живые места. Когда-нибудь потом.
И вот в середине июня, в день когда Вера в очередной раз давала выход своей злости, ее навестил неожиданный гость. Иннокентий Кундих. Его новая версия. Психиатр походил на предшественника как брат, и поэтому Вере было больно его видеть. Весь свой первый месяц в больнице он прошатался практически без дела, и хранительница могла его понять. Она и сама в сентябре была такая.
Доктор Кундих, понятное дело, отделение больше не возглавлял. Он вновь опустился до должности штатного психиатра и дежурного невролога, когда буря утихла. Ему на смену поставили довольно властную и инициативную даму. Новый Иннокентий не возражал. В неврологии он практически ничего не понимал, и с трудом отличал парез от паралича, не говоря уже о психиатрических изысках. Как слышала от хирурга Вера — от кого же еще, этот парень до своего неудачного полета с моста работал дежурным педиатром в одной из московских больниц, что на взгляд хранительницы было очень мило, но все равно не могло расположить ее к новому Иннокентию.
В отличие от хирурга. Вера уже не раз замечала как они курят вдвоем у корпуса. Виктор скучал по другу и пытался заполнить пустоту, взяв этого безобидного чудака под крыло. Иннокентий был вовсе не таким загадочным, как предшественник, в нем не было особой магии. Не было недосказанности, колкой, вовремя вставленной иронии, внутреннего богатства. Только простота. Впрочем, быть может, только Вере это казалось отталкивающим. В любом случае, это был не тот психиатр, которого знала больница. Пропало очарование, и от этого было грустно.