— Я могу… вернуться к жизни? — немеющими губами произнесла Вера.
Люба кивнула.
— Или остаться при больнице. Если тебе дали такой выбор, это значит, что то, что ты в жизни оставила не многим лучше мертвяцкой участи.
Вера вздохнула.
— Я знаю.
— Не знаешь еще вот чего: ты девять месяцев провалялась в коме, твои мышцы одряхлели, не говоря уже о развившемся неврологическом дефиците. Для того, чтобы встать на ноги тебе понадобится не год, а может и даже не два. Ты уверена, что нажив себе в жизни врагов, сможешь снова встать с кровати до того, как они тебя уничтожат?
Люба хмыкнула.
— Я понимаю, после такого головокружительного романа я тоже бы рвалась к своему принцу. Когда очнешься, скорей всего у тебя будет полная амнезия на эти девять месяцев, что ты тут прожила, как и у… Григория на его сто тридцать пять лет. У тебя в голове будет крутиться только одно имя: Гриша. Подумай, точно ли ты на это готова и если скажешь "да", я открою для тебя дверь меду мирами. Мне это ничего не стоит. Как бы то ни было, я у вас с Курцером в долгу.
Вера улыбнулась. Ей показалось, что она впервые видит настоящую природу Любы — доброго и отзывчивого человека, стремящегося помогать другим. И тут в голове у Веры сложились все нестыковки из прощального письма Григория.
— Он знал… — пробормотала анестезиолог, обращаясь скорее к себе, нежели к Любе.
Но та кивнула.
— Да. Он узнал, когда седьмого числа застал за чем-то провокационным Берегового. Выяснил, что его недавно попросили прикрыть смерть одной коматозницы. Вер, твое тело валяется в нейрореанимации. Поначалу ты была так плоха, что никто не думал, что ты выживешь, но потом состояние стабилизировалось, и твои враги вспомнили про тебя. Григорий, конечно же, за тебя вступился. Ему пришлось сохранять в секрете то, что он узнал, но он, видимо, собирался сделать то, что превысило бы полномочия и стражника, и хранителя. Полагаю, он хотел полностью тебя обезопасить. Анника не позволила ему рисковать собственной судьбой и сократила его срок, хотя они действительно на балу на год договорились.
Вера стояла, едва дыша, ей казалось, что ее тело пронзило электрическим током. Потом хранительница сорвалась с места. Ей нужно было знать, что на диске.
— Люба, ты мне поможешь? — на ходу сказала Вера.
— Ну теперь-то поздно отступать, — усмехнулась кардиолог, взглянув на часы. — Отмажешь меня от крашенной сучки? А то без десяти одиннадцать, а мне кажется, быстро мы не разберемся.
Вера обернулась через плечо:
— Начни называть людей их настоящими именами, и они к тебе потянутся.
Кардиолог фыркнула.
Дома Вера дрожащими руками подсоединила жесткий диск к компьютеру и указала Любе на всплывающее окно, требовавшее пароль.
— Там, видимо, вся информация о том, что он успел сделать для меня.
Люба нагнулась над клавиатурой и набрала комбинацию букв. Пароль оказался правильным.
— Как? — одними губами произнесла Вера.
Люба распрямилась и с довольным видом сложила руки на груди, победоносно взглянув на коллегу.
— Это было слово "анестезия". Я могла бы соврать, что лучше тебя его душу прочувствовала, но это не так. Невозможно знать все даже о самых близких людях. Я просто видела пароль, когда он показывал мне воспоминания. Ну все, я пошла. Не буду злить крашенную… Ирину.
Когда за Любой захлопнулась дверь, Вера принялась просматривать файлы. Так она просидела до света, постепенно складывая перед собой картину своих последних дней и историю пребывания в коме.
Однажды Вера, которую когда звали Алиной, раскусила, зачем ее мужу был нужен тот бизнес, который он на нее записал. Все вставало в один ряд: и эти женщины, которые на нем постоянно висли и отъезд из Москвы. Когда они познакомились, то жили в столице, но затем супругу предложили должность во Владимире. Она, конечно, была крупней, но и дураку было ясно, что прозябание в глубинке никогда не встало бы в один ряд с карьерными перспективами столицы. Но муж собрался и поехал, ничего толком не объяснив. Супруге пришлось отправиться за ним. Она поселилась в шикарном особняке. Тогда-то вокруг нее и стал виться этот скользкий друг, который потом Вере прохода не давал. Муж быстро состряпал для нее сеть массажных салонов, но заскучавшая девушка не особенно лезла в эти дела. До одного момента, пока ей не стало ясно, что там торгуют наркотиками.
В последнее время Вера, растеряла остатки самообладания от постоянных угроз друга мужа. Он во всем держал ее под контролем, теперь уже угрожая рассказать об их связи. Что будет дальше, Вера не сомневалась. Ее убьют, а труп закопают там, где его никогда не найдут. Этот тип мог в таком свете Веру выставить, чтобы самому выглядеть невинно соблазненной овечкой, а ее растлительницей. Так что жена чиновника не имела права выйти из дома, не отзвонившись своему мучителю. Это все приносило ему какое-то изощренное удовлетворение.
Не зная чем занять себя, Вера ежедневно перебирала с водкой и мечтала умереть от алкоголизма, напиваясь, она просматривала соцсети потому, что была совершенно одинока. И вот там-то она наткнулась на расследование одного общественного деятеля. Все сходилось. Ее массажные салоны погубили в городе уже не одну душу. И тут Вера неожиданно обрела смысл в своей пропавшей, казалось бы, жизни. Предприняв все возможные предосторожности, она вышла на автора расследования и предложила помощь. Пока они обдумывали способ нейтрализовать могущественного чиновника, Вера снова почувствовала себя живой. Ей уже казалось, что выход близко. Она сделает доброе дело, поможет людям, освободится сама. Но не тут-то было. Парня накрыли, обвинили в какой-то чепухе, потому что заметили под кого он стал копать. Вера снова осталась одна держать в руках оборванные нити.
Тогда она решилась сама опубликовать порочащие мужа документы. Его поступок возмутил ее до глубины души. Никто тогда не догадался, что следы ведут к Вере. Мужа вызвали в Москву на ковер. Но дело довольно быстро и безболезненно решилось для него взяткой. Вера не смогла свергнуть тирана. Она чувствовала себя жалкой и раздавленной и тут ей неожиданно повезло. На одной вечеринке она услышала про дочь очень влиятельного человека, которая погибла во владимирском клубе от некачественной наркоты. Вера знала, откуда эта дрянь взялась. У нее даже были доказательства. Вытащив то, что надо из телефона, она подошла к тому самому человеку. Нужно было в этот момент видеть глаза мужа. Он все понял, и Вера поняла: это конец. Но ей больше было не страшно. Она такого за эти два года брака пережила, что умереть ей было уже не страшно. Лишь бы только быстрей.
Он затащил ее в туалет в клубе и прямо своим ремнем удушил. А потом вынес через черный ход бездыханное тело и скинул в мусорный бак. Когда он пришел в себя и вызвал надежных людей, Веру уже оттуда забрали. Кто-то вызвал скорую, обнаружив в мусоре едва дышавшую девушку. Муж не успел справиться о здоровье супруги, ему той же ночью пришлось расплатиться за свои дела. Зато в больницу заезжал его друг и, увидев, что Вера на грани смерти, решил ничего не делать, чтобы не поднимать лишнего шума. Просто скрылся. Но через четыре месяца, снова объявившись в Москве на довольно заметном посту, осведомился о состоянии своей тайны. Тогда вешался Григорий.
Психиатр пустил наемных убийц по ложному следу. А Вере поменял документы. Теперь ее звали Алисой Васильевной Курцер. Только отчество-то у нее и осталось от прошлого имени. Григорий позаботился о том, чтобы Вере было удобно возвратиться в оставленную жизнь. Он купил на ее имя квартиру и перевел деньги на счет, этого должно было хватить на несколько лет реабилитации. Но на этом психиатр не остановился. Он продолжил дело Веры и накопал на влиятельного чиновника необходимый компромат, который, отправленный куда нужно, должен был бы неминуемо его погубить. Вот этого-то последнего шага и не дала ему предпринять Анника.
И Вера это понимала. Хранитель не имеет права убивать, а страж не может приносить зло без веской причины. Ее давний враг старался завязать с темным прошлым. То, что возвращение Веры могло привести к ее убийству было еще недостаточным поводом для того, чтобы задействовать бессмертных. Анника не позволила Григорию разрушить собственную судьбу, ради которой он так долго старался, и Вера была за это ей благодарна. Отомстить своему врагу она должна была сама.