Симона подчиняется. Она скованна. Заметив, что взгляд Фомбье устремлен в шкаф, на белье, кружева, скомканные чулки, она осторожно толкает дверцу. Фомбье опускает глаза. Теперь он не может найти слов.
— Симона… вы будете поражены… но я вынужден торопиться… Может быть даже, вы сочтете, что я… говорю гнусные вещи… Но я больше не могу… Я должен сказать… Я никогда не любил жену… Да, знаю. Она умерла всего три недели назад, а три дня назад погибла Клодетта… Еще рано заговаривать об этом… Но когда я увидел внизу ваш чемодан…
Он обеими руками сжал медный прут на спинке кровати, посреди лба забилась синяя жилка.
— Послушайте, Симона. Для меня сейчас важно лишь одно: я свободен! Свободен! С сегодняшнего дня я снова начинаю жить! Я богат! Не по моей воле, но так уж случилось. Я богат! Свободен и богат! Так не уезжайте! Разве вы не поняли, что нужны мне? До сих пор я не мог быть самим собой, потому что влачил здесь какую-то… жалкую и страшную жизнь… Но в вас мое спасение. С вами я смогу поднять фабрику, заново поставить производство… Все уже давным-давно сложилось у меня в голове… Фирменный магазин в Париже, сеть складов в провинции, еще одна фабрика в Марселе… И преображенный, помолодевший «Мениль»… Теплица, теннисный корт, на месте гаража — лаборатория… Все, все уже продумано… Вы будете гордиться, что стали госпожой Фомбье…
Он выдохся и остановился. Но тут же, схватив ледяное запястье Симоны, продолжил:
— Простите. Я не собирался так с вами разговаривать. Просто не выдержал… Но, может, это и к лучшему… Нет! Не нужно отвечать. Ничего не говорите… Теперь вы все знаете, подумайте… Это очень серьезно, Симона… Я не слишком красноречив. Выражаюсь неловко и резко. Но слово держать умею.
Симона молчала. Она задыхалась и изо всех сил сжимала зубы, словно боялась, что они лязгнут. Фомбье встал.
— Что касается Сильвена, все остается в силе… Даже более того. Он становится моим компаньоном, моей правой рукой… Для начала я отдаю ему «симку».
Красное солнце садится за тучи. На мгновение перед тем, как погаснуть, оно заливает комнату торжественным светом. Закатный отблеск, окрашивавший все трагические события в «Мениле», падал теперь на Симону — Фомбье никогда этого не забыть.
— Подумайте! — говорит он еще раз.
— Нет, я не могу, — шепчет Симона.
Фомбье останавливается на пороге, хмурится.
— Я для вас слишком стар?
— Нет.
— Вас пугает мой характер? Я же вижу, вы напуганы, Симона… Ну, говорите!
— Нет, не в этом дело.
— Так в чем тогда? Боитесь общественного мнения?
— Знали бы вы, как мне на него наплевать.
Симона презрительно морщится. Лежащая на коленях рука ее дрожит.
— Я неприятен вам… физически?
На глазах у Симоны слезы. Она отрицательно качает головой.
В этот момент из вестибюля доносятся неуверенные шаги. Словно ищет дорогу незнакомец.
— Кто там? — кричит Фомбье.
— Я!
Голос Сильвена — оба почувствовали облегчение от того, что не будут больше наедине. Фомбье перегнулся через перила:
— Черт побери! Никогда бы не подумал, что это вы! Что это у вас ноги заплетаются?.. Поднимайтесь, вы очень вовремя.
Над первым пролетом показалась голова Сильвена.
— Я просто падаю от усталости, — сказал он. — Совсем отвык долго ходить. — Он наконец поднялся на второй этаж. В руках у него корзинка вишни. — Я взял ягоды во флигеле, проходя мимо.
— Видите, как будет хорошо! — обратился Фомбье к Симоне.
— Что будет хорошо? — спросил Сильвен с полным ртом.
— Представьте себе… Я только что сделал предложение вашей сестре.
Сильвен бросил в рот сразу три ягоды и резко оторвал черенки. Прожевал, вытер губы и тогда только проговорил:
— Поздравляю! И когда же свадьба?
Он спокоен. Словно его это все не касается. Прицелился в пустоту и, сжав косточку между пальцами, стрельнул ею.
— Ваша сестра еще не дала согласия, — ответил Фомбье.
— И напрасно, — небрежно произнес Сильвен. — Вы же предлагаете ей положение, обеспеченность… Все, о чем может мечтать женщина. И сестра об этом мечтает, я уверен. На ее месте я бы не стал сомневаться ни минуты.
— Сильвен!
— Ваш брат прав.
— Будь он действительно на моем месте, он бы так не говорил.
Сильвен старательно выбирает из корзинки самые зрелые ягоды, сросшиеся по три, четыре штуки на веточке, черные и блестящие, кое-где поклеванные воробьями. И медленно ест их, словно нет для него ничего важнее в мире, чем эти вишни.