Ю. Уваров
Соавторы друг о друге
Пьер Буало о Тома Нарсежаке…
Я узнал о существовании Нарсежака в 1947 году. Я проходил мимо книжного магазина, и мое внимание привлекла лежащая на витрине книга: «Эстетика детективного романа». Автор — Тома Нарсежак. Помнится, я еще подумал: «Куда суется этот господин?»
Я купил книгу и буквально проглотил ее. В ней поднимались некоторые проблемы, давно занимавшие меня самого; определения, которые навсегда останутся в моей памяти. Когда же я обнаружил упоминание своего имени, сопровождаемого хвалебного свойства отзывами, я больше не сомневался в том, что этот Тома Нарсежак — выдающийся знаток предмета.
Я написал автору, чтобы выразить, насколько высоко оценил его эссе. Письмо мое положило начало многолетней переписке (она продолжается и по сей день, но уже в ином ключе), в письмах мы пытались отыскать способы лечения детективного жанра, который, едва избавившись от склероза «романа-загадки», принимается биться в эпилептическом припадке «черного романа».
Однако наша личная встреча состоялась лишь в июне 1948 года на обеде по случаю присуждения премии за лучший приключенческий роман года, лауреатом которой в тот год стал Нарсежак. Помнится, едва закончился ужин, мы, покинув хозяина, нашего дорогого Альбера Пигасса, перебрались на соседнюю террасу, где за бокалом целительной минеральной воды начали обсуждать, наконец-то не в письмах, близкую нам обоим тему.
Именно тогда Нарсежак и сказал мне:
— Обмениваться идеями — это замечательно, но не считаете ли вы (разумеется, мы обращались друг к другу на «вы»), что было бы куда полезнее воплотить наши теории на практике?
— Что вы хотите этим сказать?
— Написать роман, который устроил бы нас обоих.
Все наши собратья по перу, которым мы тут же объявили о своих намерениях стать соавторами, отреагировали одинаково: «Глупость какая! Вам кажется, что вы поладите… Да вы разругаетесь в пух и прах, не пройдет и полгода!»
Наш творческий союз живет уже без малого двадцать лет! Практически безоблачно. Что, впрочем, ничуть не означает, что мы всегда бываем согласны друг с другом (разумеется, я веду речь о нашей работе). Напротив! Мы не перестаем спорить, противоречить друг другу. Но именно в этом постоянном столкновении мнений и заложен смысл «тандема». Если б у нас были одинаковые реакции, если бы один из нас мог заменить другого, к чему нам было бы объединяться?
Тогда как — и впоследствии я часто размышлял над этим — именно потому, что мы абсолютно не похожи (происхождение, вкусы, темперамент, менталитет), Нарсежак, который сразу же уловил эти различия, и предложил мне сотрудничать. Его идея была и оригинальной, и очень простой: нельзя ли, объединив два инструмента, несхожих по тембру, добиться особого звучания?
Правда заключается в том, что Нарсежак — «просто» романист, случайно (вернее, в какой-то степени по воле случая) ставший на путь детективного романа. Скучая без книг во время каникул, он развлекался тем, что писал пародии — Морис Леблан, Конан Дойл, Честертон, Агата, Кристи… Детективный вирус давно уже был у него в крови!
…Я предлагаю ему интригу. Он тут же помещает ее на испытательный стенд. Это означает, что он выверяет характер каждого персонажа, сопоставляет его поведение с тем, какое было предусмотрено изначальным планом. Само собой, результат никогда не бывает вполне удовлетворительным. Что-то получается сразу, что-то приемлемо более или менее, а что-то Нарсежак упорно отвергает: «Неправдоподобный характер… слишком надуманная ситуация». Вот тут-то между нами и начинается борьба. В сущности, Нарсежака больше всего интересуют обыкновенные люди, более или менее несчастные, которые подвергаются в нашей истории большей или меньшей угрозе. Тогда как меня, наоборот, увлекает развитие интриги, достаточно необычной, обязательно таинственной, внушающей читателю постоянное чувство тревоги. И каждый из нас вцепляется в свою кость. Разумеется, мы идем на уступки, без них не обойтись. Но при этом оба проявляем максимум неуступчивости, каждый старается отделаться малой кровью. В конце концов Нарсежак согласен на то, чтобы такой-то персонаж при таких-то обстоятельствах совершил поступок, который, пожалуй, и не полностью соответствует его характеру. А я — после долгих сожалений — отказываюсь от эпизода, который казался мне особенно удачным. И все это — в стремлении победить, в пылу битвы, каждый другого упрекает в отсутствии гибкости и нежелании понять другого. Но самое забавное заключается в том, что, когда роман закончен, мы одинаково радуемся, что взаимные уступки, в конечном счете, обогатили первоначальный замысел. И это, заметим в скобках, доказывает, что мы только подчинялись велениям интриги.