Я так и сделала, хотя это потребовало от меня огромных усилий и мне пришлось несколько раз отдыхать. Но в конце концов мои подгибающиеся от усталости ноги привели меня к тяжелой деревянной двери. Я повернула ручку, зная наверняка, что это бессмысленно. Эрик говорил, что дверь в комнату заперта. Я постучала сначала тихо, потом громче, потом еще раз уже без всякой надежды.
— Есть там кто-нибудь? — крикнула я.
Я не сомневалась, что слышу чьи-то медленные шаркающие шаги. Кто-то захныкал — похоже на звуки, которые иногда издавала собака Эрика Анна. Но я видела ее на улице с Нильсом.
— Кто там? — упрямо повторила я. — Откройте дверь.
Мне снова стало нехорошо. В ушах зазвенело. За дверью что-то упало с глухим стуком. Или кто-то упал? Может, это ласточки, влетевшие в комнату через разбитое окно? Я вынуждена была сесть и опустить голову на колени. Когда слабость прошла, вокруг царила абсолютная тишина. Дверь по-прежнему была заперта. И как бы мне ни хотелось побывать в комнате, сейчас эта мысль ужасала меня. Я чувствовала себя все еще слишком слабой. Когда я поправлюсь, я приду сюда снова. Я буду кричать громче. Но откликнется ли кто-нибудь?
Во всяком случае, это будет не Кристина, поскольку двумя днями позже я стояла перед ее могильной плитой, обозначающей место, где она покоилась в церкви Монеборга. Я прочитала: "Графиня Кристина Сара Матильда Винтер" и дату смерти, менее года назад. Отто действительно поторопился жениться вторично.
В церковь меня привез Нильс. Поскольку состояние мое быстро улучшалось, я выразила желание прокатиться на машине, чтобы удостовериться, что не испытываю страха перед поездками после аварии.
Как и Дина, Нильс совершенно переменился в отношении ко мне. Он стал мягким, вежливым и очень внимательным. Я не знала, как он ведет себя с отцом, поскольку не видела Отто с той минуты, когда он вышел из моей комнаты два дня назад. Я намеренно обедала у себя и не спускалась вниз, когда он мог быть там. Я была не готова к еще одной схватке с ним.
Нильс мило согласился прокатить меня на машине, отремонтированной после несчастного случая. Он слегка удивился, когда я попросила его остановиться у маленькой церкви на противоположной стороне озера. Это было удивительно мирное, спокойное место. Отсюда Монеборг казался вырастающим прямо из озера, а его отражение в воде напоминало коричневатое пламя.
Мы стояли возле плиты с недавно высеченной надписью, юное лицо Нильса было невероятно грустным. Мне стало жаль, что я привела его сюда.
— Ты очень любил ее? — спросила я, заранее зная ответ.
— Да, — коротко ответил он.
Выйдя из церкви, я устремила взгляд на окно в башне.
— Она действительно все время проводила в этой комнате?
— Да. Это служило ей… — Он подыскивал точное слово.
— …Убежищем? — подсказала я.
— Возможно. Но скорее, местом, где она чувствовала себя счастливой. Моя бабушка любит сидеть около окна гостиной и шить, Дина — гулять в саду. У меня есть скаковые лошади и машины. А у мамы была башенная комната. Она говорила, что видит из ее окна весь мир.
Я обрадовалась, услышав это. Значит, мое предположение, что Кристина была узницей, ошибочно.
— Нильс, — повинуясь внезапному импульсу начала я, — я знаю, прошло слишком мало времени со дня смерти твоей матери, чтобы твой отец мог жениться вновь, но уверена, что это не единственная причина того, что ты так отвратительно вел себя со мной?
— Отвратительно? — повторил он явно незнакомое ему английское слово. Или он притворялся?
— Ты знаешь, что я имею в виду. Грубо. Невежливо. А теперь ты вдруг стал таким милым. Что случилось?
— Понимаете, мисс Эмберли, я испытывал неприязнь не к вам лично.
— Но к женщине, которая хотела занять место твоей матери?
— Допустим.
— Тебе следует быть справедливым. Твоему отцу чуть больше сорока. В таком возрасте жизнь еще не заканчивается.
Лицо Нильса изменилось, в нем появился арктический холод.
— Возможно, для него было бы лучше, если бы она закончилась, — сказал он и, резко повернувшись, направился к машине.
Я последовала за ним гораздо медленнее. Мои ноги все еще недостаточно хорошо слушались меня.
— Нильс, ты не можешь говорить такие вещи, не объясняя причин. Как бы ты ни думал, ты говоришь о моем муже.
Он запустил двигатель, казалось, знакомый звук помог ему успокоиться. Когда он заговорил, то уже вполне владел собой.
— Мой отец утверждает, что никогда не вступал с вами в брак. Считайте, что вам повезло. Но почему вы остаетесь здесь, мисс Эмберли? Поверьте, вам следовало бы радоваться своему освобождению. Или вам нужен Монеборг?
Мне захотелось ударить по этому молодому нахальному лицу.
— Это произошло только потому, что я влюбилась в твоего отца. Я даже считала, что по-настоящему люблю его. Все, что мне нужно теперь, это избежать обвинения в двоемужестве в будущем. Впрочем, возможно, твой отец проделывал такой трюк и с другими женщинами?
Нильс порывисто повернулся ко мне.
— Тогда докажите это, мисс Эмберли! Докажите!
Помня о том, что недавно произошло, я попросила Нильса не отвлекаться от вождения и тихо поинтересовалась:
— Почему ты так ненавидишь своего отца?
— Потому что он ненавидит меня.
— Но в чем причина этого?
— В том, что я здоров. В том, что я не унаследовал болезнь Винтеров.
— Нильс! Этого не может быть!
— Но это так. Спросите у бабушки, и она вам подтвердит: причина только в этом.
Услышав новое подтверждение душевного нездоровья Отто, я почувствовала искушение последовать совету и вернуться в Англию, навсегда забыв о моем датском замужестве. Но мое собственное чувство справедливости помогло мне справиться с минутными сомнениями. Мне следовало остаться и добиться расторжения брака. Я никогда не смогу выйти опять замуж, если надо мной будет висеть эта тайна. К тому же где гарантии, что Отто в минуты умственного расстройства не выступит в роли человека, который и обвинит меня в двоемужестве. Боже, о чем я думаю? Кто захочет жениться на мне, бесплодной и с двумя несчастными любовными историями за спиной? Мысль об этом так расстроила меня, что Нильс не мог не заметить этого.
— Вам следовало бы радоваться, зная, от чего вы избавились.
— Но я ни от чего не избавилась, — слабо возразила я. — Твой отец женился на мне. Сразу же, как почувствую себя достаточно сильной, — через день — два, надеюсь, — я отправлюсь в Драгор и попрошу у священника копию свидетельства о браке.
— И вы думаете, что сможете его получить?
— Конечно. Мне следовало взять его сразу. Но тогда я доверяла твоему отцу.
— Да, это будет убедительней, чем обручальное кольцо, которое исчезло, — после паузы сказал Нильс. — Кольцо может надеть кто угодно.
Его замечание напомнило мне о старушках, сплетничающих в саду.
— Башенная комната осталась пустой после смерти твоей матери?
— Да. Отец приказал запереть ее.
— Мне показалось, что я слышала там какие-то звуки.
На мгновение мне почудилось, что он собирается обвинить меня в том, что я сую нос в чужие дела, но он только проговорил:
— Это, наверное, ласточки. Одна парочка каждый год вьет гнездо над окном. Мама любила наблюдать за ними.
— А что случилось со старой служанкой, которая ухаживала за твоей матерью? Я слышала, как старушки упоминали о ней.
— Вы имеете в виду Хельгу? О, она стала совсем… Как это сказать по-английски?..
— Сумасшедшей?
— Да, Что-то с головой. Она живет в приюте для престарелых.
— Но они говорили, что ее нет там.
Нильс вновь бросил на меня острый взгляд.
— Откуда они могут это знать? Они все там более менее сумасшедшие.