Выбрать главу

Отто, видимо, пришлось сделать над собой усилие, чтобы отдать такую красивую комнату в распоряжение старых и больных женщин. Здесь, наверное, устраивали роскошные балы, где играл оркестр и пары скользили по натертому до блеска паркету. В такие вечера люстры с хрустальными грушевидными подвесками, должно быть, сияли тысячами огней. Старушки в саду уверяли, что в бальном зале появляется призрак. Мне стало интересно, увижу ли я его до того, как выйду отсюда. Или вид страдающих старух отвратил его от этого места?

Старушки, окружившие мою постель, не собирались дать мне возможность помечтать о призраках. Одну из них я узнала. Это была Эмили, с которой я разговаривала в саду.

— Значит, вы все-таки собираетесь жить, фрекен Эмберли, — сказала она, занимая место у моей подушки.

— Я никогда и не собиралась умирать.

— Конечно нет. Для этого вы слишком молоды.

— Графиня Кристина тоже была молодой, — пробормотала фру Харбен с соседней кровати.

— Но не такой, как фрекен Эмберли, — возразила Эмили — В любом случае, у нее была болезнь крови. Мы все знали это.

— А фрекен Эмберли попала в аварию. И это произошло из-за графа. Я всегда говорила, что не следует позволять ему управлять машиной. Это очень опасно. Он потерял сознание за рулем, и эта бедная молодая женщина чуть не погибла.

— Несчастный случай есть несчастный случай.

— А графиня Кристина умерла от болезни крови, — повторила фру Харбен. — Вернее, так говорят.

— Перестаньте, фру Харбен, а то своими разговорами вы заставляете бедную мисс Эмберли волноваться.

Третья женщина, которая, вероятно, не говорила по-английски, стояла молча и только смотрела на меня.

— Фрекен Эмберли следовало бы поговорить с Хельгой Блом, — снова заговорила фру Харбен, садясь на кровати.

— А кто она такая? — поинтересовалась я, пытаясь наконец включиться в этот не очень приятный для меня разговор.

— Старая Хельга, — презрительно протянула Эмили. — Она все перезабыла.

— Не все. Она многие годы служила горничной графини Кристины.

— Она все перезабыла, — стояла на своем Эмили. — Она работала здесь на кухне, пока могла. Говорят, что после смерти хозяйки у нее в голове что-то сдвинулось.

— Она такая же старая, — проговорила фру Харбен, — как все мы, даже старше.

— Но где она сейчас?

— Об этом спросите у графа. Или у фру Доротеи. Возможно, они ответят вам, а возможно, нет. — Эмили неожиданно хихикнула. — Ну, я должна идти играть в карты с Софи. Она будет ждать. У нас здесь своя жизнь, мисс Эмберли, важная для нас.

— Почему вы сказали, что я могу не получить ответа? — упрямо продолжала я.

— Все зависит от положения, которое вы занимаете здесь, мисс Эмберли, Если вы понимаете, о чем я говорю.

Я понимала и сразу же ответила:

— Мое положение? Я замужем за герром Винтером. Разве этого мало?

На старушечьих лицах отразилось удивление.

— Тогда где же ваше обручальное кольцо? — спросила Эмили.

— Разве вы не помните, я показывала его вам в саду? Оно в моей сумочке.

— Я всегда думала, что замужним женщинам следует носить кольцо на пальце, — вмешалась фру Харбен.

— Были причины, которые не позволяли мне так поступать. — Я почувствовала, что моя головная боль усиливается. Мне не понравилось недоверие, появившееся на лицах моих собеседниц. Даже та старушка, которая не говорила по-английски, поджала губы и покачивала головой.

— Но сейчас я так и сделаю, — заявила я.

Я потянулась за сумочкой, которую мне принесли вместе с туалетными принадлежностями. Чтобы не искать кольцо, я вывалила ее содержимое на кровать. Все было на месте — деньги, компактная пудра, губная помада, носовой платок, ключи, духи — словом, все мелочи, которые женщина обычно носит с собой. Не было только обручального кольца. Оно исчезло.

Все три старушки скептически наблюдали за мной, а на лице Эмили мелькнуло вдруг Что-то похожее на жалость.

Фру Доротея пришла в этот же день. В бальном зале, превращенном в больничную палату, произошел небольшой переполох. Одна из сиделок поспешила открыть для нее дверь, старушки стали прихорашиваться, с почтением ловя взгляд хозяйки замка. Но фру Доротея, не останавливаясь, подошла прямо к моей кровати, и мне показалось, что ей была неприятна вся эта суета вокруг ее прихода. Она остановилась около меня, и я увидела, что она улыбается. Я подумала, что это улыбка торжества, пока не увидела в ее глазах сочувствие. Неужели я так пострадала, что даже Снежная королева пожалела меня?

— Как вы себя чувствуете сегодня, моя дорогая. Наконец-то мне удалось застать вас бодрствующей.

— Мне говорили, что вы приходили, — пробормотала я.

— Да, много раз. И Дина также. Она плакала, когда узнала, что с вами случилось. Она очень добрая девочка.

Неужели? Девушка могла проявить хоть немного этой доброты раньше, но сейчас меня интересовало вовсе не отношение ко мне Дины.

— А Отто?

— И Отто приходил, разумеется. Но сейчас он уехал по делам в Копенгаген.

В ее больших светлых глазах светилось явное сострадание. Они больше не казались ледяными. Возможно, она тоже проливала слезы из-за меня. Хотя это казалось слишком фантастичным.

— Дорогая моя, вы не должны беспокоиться об Отто. Он очень тревожился о вас до тех пор, пока доктор не сказал, что ваша жизнь вне опасности. Вы должны знать, что он очень переживал из-за этой аварии. Смотреть, как вы лежите здесь, без сознания, было слишком тяжело для него. Он постоянно упрекал себя.

Я хотела быть справедливой.

— У него произошел одни из его эпилептических припадков, — сказала я. — Видимо, это моя вина. Я ссорилась с ним. Мне не следовало делать это, когда он вел машину.

Если фру Доротее и хотелось узнать из-за чего мы ссорились, она подавила свое любопытство. Вместо этого она сказала достаточно странные слова:

— Итак, теперь вы понимаете, какова была бы ваша жизнь с Отто. Я испытала это с его отцом. И бедная Кристина часто чувствовала себя несчастной. Вы, вероятно, сочли нас негостеприимными. Но нато была причина.

Была бы… была… Все в прошедшем времени.

— Если доктор позволит, — продолжила фру Доротея, — я хотела бы перевести вас завтра в нашу часть замка. Вы не можете лежать здесь в компании этих старушек. Это слишком печально. Мы приглашаем вас пожить у нас столько, сколько вам захочется.

Моя головная боль усилилась, когда я попыталась сосредоточиться. По-видимому, я неправильно поняла фру Доротею. И предприняла огромное усилие, чтобы включиться в этот односторонний разговор.

— Я не сомневалась, что меня с радостью примут в моем собственном доме.

Эта реплика, похоже, дала мне преимущественное положение в диалоге, поскольку фру Доротея явно очень удивилась. Она помолчала какое-то время, потом мягко сказала:

— Не совсем в вашем собственном доме, бедное дитя. Боюсь, вы не знаете моего сына так же хорошо, как я. Дело в том, что он обманул вас.

Обманул. Звучит совсем как в викторианскую эпоху. Очень мелодраматично. Это заставило меня засмеяться. Но смех только усилил головную боль и боль внизу живота, откуда, как я полагала, извлекли моего крошечного ребенка, оставив только это эхо страданий.

— Вы имеете в виду, что он обольстил меня, ввел в заблуждение? Но это неправда.

— Нет? — Продолговатое лицо фру Доротеи с большими блестящими голубыми глазами склонилось ко мне.

— Конечно нет, — нетерпеливо сказала я, опасаясь, что она загипнотизирует меня.

— Отто следовало самому сказать вам. — Хотя лицо ее находилось так близко ко мне, что почти расплывалось, голос, казалось, шел откуда-то издалека. Сердце мое бешено колотилось, голова гудела. Я вынуждена была закрыть глаза, и, когда я это сделала, что-то прохладное коснулось моего лба. — Бедное дитя. Теперь, когда вы потеряли ребенка, мой сын не считает, что у него есть какие-то обязательства по отношению к вам. Я могу осуждать его поведение, но ничего не могу предотвратить. Я только мать. А ему уже сорок шесть лет. Но он сам должен был поговорить с вами.