— Только запомни, дорогая, если Айвор оказался подлецом, не стоит впадать в другую крайность и выходить замуж ради замужества.
— Что ты хочешь сказать? За кого ты меня принимаешь?
— За очень милую девушку, заслужившую немного счастья.
— Сейчас она его получит. С сегодняшнего дня ты должен будешь называть меня фру Луиза Винтер. Не забывай об этом. Передай мой привет Барбаре. — Первый раз в жизни я не смогла унять дрожь в голосе. — До свидания, Тим.
— Подожди минутку. Я все еще не могу вспомнить, в связи с чем называли имя твоего Отто. Если вспомню, то напишу непременно. Ты будешь в Монеборге?
— Да. Монеборг, Самсё.
— Отлично. Надеюсь, ты пригласишь меня на первые крестины? — сказал Тим и повесил трубку.
Вместе с ним отключился Лондон и вся моя прошлая жизнь. Я пожалела, что поддалась искушению позвонить ему.
Поднявшись наверх в наш номер, я попыталась решить, что надеть на свадьбу. Что-нибудь в спокойных тонах. Я была уверена, что Отто разозлится, если на мне будет слишком заметная шляпка или платье. Ему явно не нравилось, когда люди обращали на меня внимание.
Что со мной происходит?
Тим намекал, что я выхожу замуж за моего огромного датчанина только потому, что все еще не оправилась от шока после неудачного романа с Айвором. Но если я буду ждать, пока не освобожусь окончательно от этих воспоминаний, мне минует двадцать семь, двадцать восемь, а то и тридцать лет. В таком возрасте не слишком часто встречаются подходящие женихи.
Конечно, Отто следовало сначала отвезти меня в Монеборг. Я, должно быть, сошла с ума, собираясь выходить замуж, даже не подозревая, какую жизнь мне придется вести. Во всем связанном с Монеборгом была какая-то таинственность. А вдруг его первая жена не умерла? И он собирался заключить второй брак при ее жизни, стать двоеженцем?
Шляпка, которую я примеряла, выглядела ужасно. Придется пойти в церковь без нее. Просто сделаю прическу и надену мое черное элегантное платье без рукавов. Черное платье на свадьбу?
В зеркале за моей спиной появилось лицо Отто, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности. Ему не следовало без стука входить в мою комнату. Но я тут же вспомнила, что это не моя, а наша комната. С огромной двуспальной кроватью.
Он нагнулся и поцеловал меня в голову.
— Откуда взялись эти беспокойные морщинки?
— Чем ты занимался? — вопросом на вопрос ответила я и повернулась к нему: — Нашел священника и церковь?
— Священника нашел, а церкви здесь нет. Есть только комната. Комната священника. Звучит очень забавно. Ты не находишь?
Его голубые глаза блестели, и он так заразительно рассмеялся, что, даже не успев понять, в чем причина смеха, я невольно присоединилась к нему.
— Вот так-то лучше, — одобрительно заметил он. — Морщинки исчезли. Теперь ты больше похожа на невесту.
Я перестала смеяться.
— Отто, я совсем не похожа на невесту. И даже не чувствую себя ею.
— Ну а я чувствую себя женихом, должен тебе сказать. Давай посмотрим, как можно исправить твое настроение. Я бы хотел, чтобы ты надела то платье, в котором была на нашем первом ужине в отеле "Медитерранео", когда мы полюбили друг друга. Где оно? Я сам собираюсь надеть его на тебя. Я буду одевать тебя, вместо того чтобы раздевать. Видишь, каким выдержанным я могу быть.
— С нашей свадьбой ты не проявил себя таковым. Разве нам не следовало пожениться хотя бы в Копенгагене?
— Почему?
— Но твои друзья, твой брат…
— Луиза, скажи, за кого ты выходишь замуж? За меня или за моих друзей? И что ты имеешь против Драгора? Сама же говорила, что это чудесное место. Но теперь оно тебе почему-то не подходит. Откуда взялись эти сомнения в последнюю минуту?
Разумеется, он был прав. И я не могла сказать ему, что все складывалось не совсем так, как я хотела. У меня появилось какое-то нехорошее предчувствие, хотя причин для этого вроде бы не было. Ведь когда мы завтракали с Отто в парке Тиволи в первый день моего приезда в Копенгаген, я была совершенно уверена в правильности своего решения. Видимо, его нежелание познакомить меня со своим братом породило в моей душе подозрения.
— Отто, как ты зарегистрировал нас в отеле?
— Разумеется, как герра и фру Винтер.
Какая самоуверенность! Но тем не менее он сдержал слово и в течение шести недель, что мы находились вместе, не сделал ни единой попытки соблазнить меня. И если бы я сейчас отказалась, то повела бы себя с ним так же отвратительно, как Айвор со мной. Это было немыслимо.
Итак, меня ожидала необычная свадебная церемония в одной из комнат дома священника в датской рыбацкой деревушке.
Я прогнала прочь сомнения и улыбнулась Отто, который немедленно заключил меня в объятия и поцеловал. Мое тело тут же повело себя самым предательским образом, и он наверняка почувствовал, что я готова отложить бракосочетание на час или два. Отто не целовал меня так со времени лунной ночи на Мальорке. Скоро его терпение будет вознаграждено. И мое тоже.
Желтый домик священника с дверью, выкрашенной в коричневый цвет, находился на Страндлинен. Огромный кот спал на подоконнике в ящике с геранью. Помещение, где происходило бракосочетание, оказалось самой обычной жилой комнатой. Я заметила вращающийся стул, возмущенную канарейку в позолоченной клетке на каминной полке и потрепанную Библию на столике, служившем алтарем.
Священник — пожилой, с голубыми, близко посаженными глазками и пушистыми белыми волосами был одет в черный костюм со специальным воротничком. Несмотря на то, что в его манерах чувствовалась некоторая суетливость, он выглядел достаточно торжественно. И, видимо, мне только показалось, что в его дыхании чувствовался запах спиртного.
Во время церемонии я обнаружила, что способна улыбаться, хотя, должна заметить, она оказалась плохо подготовленной и в ней полностью отсутствовало благоговение, приличествовавшее моменту. Священник торопился, казалось, он даже нервничал и выронил обручальное кольцо, которое закатилось в угол небольшой комнатки. Его жене, полной жизнерадостной женщине, которая была одним из свидетелей, пришлось встать на колени, чтобы достать его.
Другой наш свидетель — мужчина с коротко подстриженной бородой, в не очень чистой рыбацкой одежде имел вид гуляки. Его синеватый нос говорил сам за себя.
Я мало что понимала в происходящей церемонии до тех пор, пока меня не спросили по-английски, беру ли я, Луиза Марта Эмберли, Отто Фредерика Густава Винтера в мужья. Я ответила "да", и именно в этот момент кольцо выпало у священника из рук. Когда оно наконец было надето на мой палец, Отто наклонился, поцеловал меня и все громко засмеялись.
Затем наши имена тщательно вписали в брачное свидетельство, и все мы расписались в книге. Толстую женщину звали Анна Хансен, рыбака Йенс Ларсен, священника — Петер Хансен. Я особенно запомнила это имя.
Отто, по-видимому, расплатился со всеми еще до начала церемонии, поэтому, когда она закончилась, он отказался от рюмки и довольно резко попрощался. Должна заметить, я не чувствовала себя новобрачной, чего нельзя было сказать об Отто. Он обнял меня, счастливо засмеялся и заявил, что мы поступили очень благоразумно, избежав суеты обычного свадебного торжества.
— Должен сказать тебе, Луиза, что во время бракосочетания с моей первой женой я чувствовал себя удивительно несчастным. И это оказалось знаком нашей безрадостной совместной жизни. Зато на свадьбе присутствовало множество гостей. У нас все будет совершенно иначе.
— У вас было много гостей?
— Да, около пятисот человек.
— Пятьсот человек! Отто, неужели у фермеров бывают такие свадьбы?
— У моей жены водились деньги, — беззаботно начал он и тут же осекся. — Прости, моя дорогая. Как бестактно с моей стороны! Моя жена — это ты. Обещаю тебе больше ничего не говорить о Кристине.
Я посмотрела на золотой ободок на моем пальце и мысленно сравнила одну пышную свадьбу с другой поспешной и тайной. И все-таки я вышла замуж, кольцо говорило за это.
— Конечно, это случилось еще перед войной. Тогда были живы мои родители, а теперь осталась только мать. Тебе придется смириться с ее присутствием в Монеборге. Но почему ты так тревожно смотришь? Со временем она наверняка полюбит тебя. А пока… дом там очень большой, мы можем жить раздельно.